Правая рука, державшая карабин около шейки приклада, разжалась у него сама собой.
Он чуть не вскрикнул от боли.
Карабин кувыркнулся в левой руке прикладом книзу и ударился с легким бряканьем задком о землю…
Какой-то человек, невысокого роста, сутулый, бородатый, в кожаной черной куртке выскочил из-за спины и схватил карабин.
Должно-быть, карабин его интересовал больше, чем Петька…
Он отошел с карабином в сторону и стал рассматривать его, поворачивая то так, то этак, с очень озабоченным видом, сосредоточенно хмуря брови и шевеля усами.
Потом вскинул глаза на Петьку и сказал:
— Эге, молодчик!..
И, скосив глаза сейчас же в сторону, в глубину леса, мотнул головой и присвистнул:
— Фю-фю-фю.
Затем повернул карабин боком, поднял его немного и склонился над ним совсем низко, почти касаясь ствола усами…
Внимание его, очевидно, привлекла теперь прицельная планка…
Лицо у него снова стало сосредоточенное.
Брови сдвинулись, кожа на широком, красном, почти кирпичного цвета лбу собралась в морщины, глаза сощурились…
Он еще ниже наклонил голову и, держа карабин в левой руке, поставил большой палец правой ногтем на прицел сбоку, возле второй зарубки…
Потом передвинул палец до четвертой зарубки…
Еще глубже, еще резче стали морщины на его лбу, брови сошлись совсем.
Вдруг он поднял голову и остановил глаза на Петьке.
— Пять и ноль — это сколько? — спросил он.
Голос у него был хриплый и грубый.
— Петька уже успел немного придти в себя.
— Как? — спросил он, в свою очередь.