И вдруг в тишине, где-то совсем недалеко, тут же в фанзе, затрещал сверчок.
Через минуту Рябов уж не мог сообразить, когда он в первый раз услышал сверчка: сейчас ли затрещал сверчок или уж давно трещать.
Широкая тихая радость разлилась в нем… Будто она спала в нем, а сверчок ее разбудил, и она пробежала трепетом по всему телу. Радость словно вошла в кровь.
А сверчок все продолжал трещать.
Трюк-трюк, трюк-трюк.
В сознании родились вдруг какие-то звуки, далекие и неясные. Чудилось, будто кто-то идет к нему издали с тихою лаской и шепчет что-то.
Что это?
Сверчок ли это или ворота скрипят?
И вдруг так ясно, как вьявь, увидел он перед собой пожарный сарай в своем селе, и у ворот этого сарая сторожа с балалайкой.
Сторож настраивает балалайку, подвертывая колки, и от времени до времени трогает струны пальцами.
Трюк-трюк, трюк-трюк.
Дымом запахло и с дымом вместе блинами.
Потом перед глазами мелькнуло светлое поле с черными проталинами, с черной, будто углем запорошенной дорогой.
Блеснуло голубое небо… Жаворонок запел.
Далеко остались степи Манчжурии, будто их никогда и не было вовсе и нет теперь.
Все глубже, глубже погружается он в покой и тишину, словно прячется в себя, уходит в свою душу…
А сверчок все трещит…
Теперь уж, кажется, он кричит громко, настойчиво, будто зовет кого-то издали.
— Иди, иди! Проснись!
И издали плывут знакомые звуки, знакомые картины. Тоненьким голоском заржал жеребенок, тарахтит телега.
Дорога у них в деревне шла около речки. Вон она баба стоит около берега, подоткнув подол, по щиколотки, в воде, колотит белье пральником. Звонко стучит пральник.
Дьячок сидит около моста под ракитой с удочкой.