— Чай, медные-то деньги тож государевы.
— Знамо дело. Только я за свой товар серебром беру.
— Побойся бога, Пантюха. Сколько лет дело имеем. Мне ведь тоже медью платят.
— Вольному воля, а мне они даром не нужны.
— Ты не очень-то… Слыхал небось: указ вышел, чтобы медь наравне с серебром брати.
— Указ указом, да мне в том корысти нет.
— Ишь ты! А коли наклепаю, что медных денег не берешь?
— Иди, иди! Куды хошь иди клепай, кому хошь изветничай, однако товару на медь не продам. Пусть его лучше ржа съест.
Денисов в сердцах так дернул тесемки, что они лопнули.
— Эх, Пантюха, высоко метишь, родные корни рубишь!
Мрачнее тучи возвращался Денисов домой. Тяжелые, неповоротливые думы обуревали его, и, завидев государев кабак, мастер обрадовался. Намотал вожжи на руку, круто развернул меринка в узкую улочку, огрел кнутом, гикнул:
— А ну, ну, лешай!
Меринок прыгнул зайцем и полетел меж черных заборов, испещренных мерцающими точками заиндевелых гвоздей.
— Куда это мы? — крикнул Бориска, но Дементий, не отвечая, продолжал гнать коня.
Наконец остановились возле тына, доски в котором были местами выломаны. Дементий спрыгнул с розвальней, привязал меринка к коновязи.
— Пойдем, согреемся.
Через распахнутые ворота — калитку до половины занесло снегом — вошли на кружечный двор. Меж высоких сугробов, источенных желтыми дырками, вела к кабаку протоптанная тропинка. У самого крыльца лохматый мужик в одной рубахе и обрезанных катанцах на босу ногу, вихляясь и приплясывая, гнусавил:
На обледенелом загаженном крыльце сидел другой. Обхватив грязными пальцами плешивую голову, дрожа всем телом, он раскачивался взад-вперед. На нем, кроме исподнего, ничего не было. Дементий с Бориской толкнули дверь и вошли с облаком пара. В нос шибануло дымом, крепким сивушным духом и какой-то кислятиной. В колеблющемся свете лучин качались, мотались черные тени, под потолком клубился серый дым, уходя в невидимую дыру. Копоть и сажа густо лежали по углам.
За одним столом спали, ругались, размахивали кулаками питухи, за другим — скромно сидели двое посадских и поп в замаранной рясе и душегрейке. Поп приставал к посадским, тыча в лица большим деревянным распятием, скрипучим голосом говорил:
— …Перед мором самым бысть затмение солнцу. А случилось то перед Петровым днем недели за две…
Посадский с досадой отталкивал попа.
— Осади, не слюнявь кожуха!