— А ничего, — пояснил Алай, — неплохой пацан. Не вредный, не обзывался, родом своим не кичился, хотя и мог бы — Хидарай-тмаа в золотых свитках уже тысячу с лишним лет значатся. Только очень уж стеснительным он тогда был, оттого и потешались над ним многие. И слабый к тому же, как занятия по ручному бою, так он в последних. Ну, может, сейчас что изменилось, сколько времени-то прошло…
— Ты осторожнее всё-таки! — посоветовал я. — Когда приём, возле дома не крутись, на глаза не попадайся. Он же сюда ходить будет, пока все прыщи не сойдут. Вдруг тебя увидит, вспомнит — и разболтает. Не по злобе, а так, по глупости. Мало ли кто рядом услышит… А ты же в розыске…
Вот и поговорили.
А на другой день погода исправилась. Облака ветром вдаль утащило, на синее небо солнышко выползло, и утром как вышел я на двор, горшок ночной выносить — так и замер прямо. Играет солнышко, в лужах отражается, капельки на оставшихся листьях блестят, словно камни драгоценные, всеми цветами переливаются. У меня аж настроение поднялось, хотя как проснулся, мрачен был — всё мне в тот миг не нравилось. И прогулка предстоящая, и перед Алаем было как-то неудобно, и за этого самого потерявшегося Алиша боязно. А ещё грызло меня, что так давно я в доме господина Алаглани живу, а только и установил, что чародейство и впрямь есть. Главного же — как именно оно творится, до сих пор не ведаю, и что хуже того, понятия не имею, как это вынюхать. И к тому же о паутинке один раз нарушенной я не забывал. Один раз нарушена — а после нет. Значит, нюхач здешний хитрее, чем мне думалось. Понял, что кто-то его просёк, и стал осторожнее.
Но, почтенные братья, вот ведь как смешно человек устроен — стоит прекратиться дождям, солнышку выглянуть, и как-то затихают все тревоги. Словно зубная боль после того, как отвар из листьев девятисильника выпьешь.
Ну ладно, к делу так к делу. В общем, не успел господин позавтракать, как наш юный граф в ворота позвонил. Там, кстати, хитроумно устроено. Если кто снаружи верёвку дёрнет, сразу несколько колокольчиков звонить начинают, и во дворе, и в доме — причём и в людской, и в кабинете господском. Верёвка снаружи в ход колесо приводит, а от того колеса под землёй, в деревянных осмоленных коробах другие верёвки протянуты.
В общем, побежал я встречать, провёл графёныша в малую гостиную, а сам мигом к господину, доложил.
— Раненько что-то он, — заметил господин, доедая говядину с тушеными овощами.
— Их сиятельство говорят, они вышли из дому в обычное время, как в Училище, чтобы никто не подумал ненужного. Ну и чтобы не болтаться на улице, сразу сюда прибежали, — пояснил я.
— Ну, тогда пускай ждёт. И сам сходи на кухню, поесть не забудь. На голодное брюхо работать не с руки. А ты ведь понимаешь — не гулять тебе сейчас предстоит, а работать. Это сиятельство гулять будет, правильные флюиды впитывать. Но и то — пока будешь с ним рядом, не зови его сиятельством, а называй просто по имени. Мало ли… ушей на улице много…
Ну, спасибо, просветил! Такие вещи не то что я, Гилар, но даже и купецкий сын сходу понимать должен. Однако не заводиться же мне! Молча поклонился.
— Да, и вина Баалару не предлагай. Раз уж он собрался побыть простым парнишкой, то пусть привыкает к простому обхождению.
Это господин верно заметил. Пускай потомится в гостиной.
Потому я неспешно на кухне потрапезовал, да и пару хлебных ломтей в узелок завязал, чтобы, значит, если захочется на свежем воздухе. Проверил одёжку свою, попрыгал, похлопал — всё было ладно. Тогда я за графёнышем пошёл.
— Ну что, ваше сиятельство, айда одёжку выбирать. И уж простите, да только господин велел, пока вы в той одёжке будете, по-простому к вам обращаться, без сиятельств.
— Конечно! — вскочил Баалару. — Я как раз сам хотел о том просить. Знаешь, как надоедает всё это — блистательный, высокородный…
Я, конечно, не знал, но догадаться можно. Особенно учитывая рассказ Алая. А ведь, почтенные братья, легко себе представить, что всё иначе обернулось, и это Баалару бы сейчас ведал тут аптекарским огородом, а его светлость, высокородный господин Алай Гидарисайи-тмаа, пришёл к господину за тайным его искусством. Ну или просто прыщи сводить… И как подумал я это, то решил не чиниться особенно, а говорить с Баалару так, как с Алаем бы говорил.
Повёл я его вниз, в кладовку, где одёжка хранилась. Там уж, поверьте, было из чего выбрать. Понятное дело, рвань нам не требовалась — ведь не бродяжкой Баалару следовало одеть, а вполне прилично. К примеру, как ученика медника или горшечника, или купеческого мальчика на побегушках. Поэтому подобрал я ему куртку суконную серую, и штаны с карманами, тоже суконные, только чёрные, на голову картуз, на ноги башмаки кожаные с подошвой деревянной. Графа в таком не признать, но и не босота какая.
Думал, потребует, чтоб отвернулся я, когда переодеваться станет, но не потребовал. А я сообразил, что меня-то ему чего стесняться? Мало, что ли, в графском доме слуг вокруг него бегало? Ну вот и я такой же. Лакей. Оно и ладно, не в друзья ж мне к блистательному набиваться. Пусть сначала, как Алай, всего лишится и в розыск попадёт.
— Ну, готов, что ли? — оглядел я графёныша строгим взглядом. Вроде и ладно, одёжка мастеровая на нём сидит словно на него и пошита. Башмаки деревянные раздолбаны, на холщёвых штанах заплатка сзади. Только вот рожа… И не то беда, что умытая, а что глаза уж больно не простецкие. Верно сказано, добрые братья, соколиного птенца с воробьём не спутаешь. Хотя и другое сказано: не всяка стрела в цель попадает. Уж разок прогуляемся, да и время рабочее, все при делах, кто там в парнишку пялиться будет…
И отправились мы на прогулку. Понятное дело, не через ворота, нечего дежурившему при них Хайтару лишнее видеть. Дальней калиткой, что над оврагом, выбрались, а там в кусты, потом на пустырь, и скоро на Сотскую вышли. А оттуда уже на солнце повернули, к востоку, стало быть.
Ну, идти да молчать странно было бы. Коли двое пацанов мастерового вида праздно шатаются, они болтать должны. А ежели молчат — то со стороны приметнее. Потому и приступил я к своему нежданному приятелю с расспросами: