«А если пока не выходит? Ленин, между прочим, писал насчет компромиссов. Насчет того, как трудно воевать с мировым капитализмом и что временное объединение даже с колеблющимся союзником может оказаться чрезвычайно важным. Знаешь, все-таки плохо жить без книг. Даже Ленина не перечитаешь. Газет мы не понимаем, а то, что печатает английский листок, не стоит ломаного гроша».
«Но ведь мы уже здорово навострились читать между строк».
Однажды Арне объявил, что победу коммунизма в Китае обеспечат главным образом студенты и крестьяне. Вроде бы правильно, ведь девяносто процентов населения — это крестьяне, а студенты как раз тогда очень активно выступали против Чан Кайши и японцев.
— Ты считаешь, что особенности страны опровергают теорию о ведущей роли рабочего класса? — спросила я.
— Теория остается в силе, но там, где численность рабочего класса настолько ничтожна, как здесь…
— В России тоже так было, и все же революцию начали и довели до конца рабочие в городах, а не крестьяне, те только примкнули, и если вспомнить забастовки на шанхайских предприятиях, то и тут слово было за рабочими. — Я невольно засмеялась. — При твоем-то отношении к интеллигенции делать ставку на студентов!
— Надо смотреть на вещи реально, — возразил Арне. — Большинство политзаключенных — студенты, их казнят, а тюрьмы снова заполняются, и опять студентами.
— В Пекине с его университетом — да, но в масштабе всей страны? И так ли уж здорово, что они надавали по морде этому мерзавцу, министру иностранных дел? Не знаю…
— Ты что, против?
— Нет.
Составить себе полное представление о событиях в стране при нашей изоляции было очень трудно. Если я и была права, то только потому, что уже имела определенный опыт работы в Китае и жила в промышленном центре, Шанхае.
По крайней мере столько же, сколько о Китае, мы говорили о том, как будет в Германии после крушения нацизма и как мы представляем себе коммунистическую Германию. Ни он, ни я не могли понять, каким образом наш рабочий класс допустил к власти Гитлера. Причем Арне был в этом вопросе еще резче меня.
— Так горько потерять доверие к собственному классу, — сказал он однажды.
— Как же ты тогда рассчитываешь на перемены, без доверия? — возразила я. Арне принимал мои критические замечания в штыки, поэтому я старалась сдерживаться: мне не хотелось семейных ссор. Заметив, что он начинает упрямиться, я умолкала, иначе меня ожидало молчание за обедом, послеобеденная перепалка в присутствии Франка, испорченный вечер. Тогда я считала такое поведение разумной тактикой, но позже взглянула на это иными глазами и устыдилась. Дома, в Германии, я была не такая, я отстаивала свои взгляды, невзирая ни на что.
На квартиру к Арне я ходила неохотно и никогда не делала этого без причины. И вот, получив по рации важное сообщение, я опять была вынуждена пойти к нему. Ночью я несколько часов принимала радиограммы, потом долго расшифровывала их. Речь шла о ликвидации определенных военных эшелонов и составов с оружием. Но на сей раз оба отряда должны были выступить согласованно.
Арне занимал большую комнату в первом этаже, вход со двора. Когда мы собирались уходить, произошла заминка: Арне потерял свою трубку, а такие вещи очень его раздражали.
— Со вчерашнего вечера не могу найти.
Он рылся в бельевом шкафу, я искала среди тарелок, чашек и книг.
— Да я уже везде смотрел, как ты понимаешь.
В мозгу у меня загорелся сигнал опасности: помочь ему — плохо, не помочь — тоже плохо. Останусь спокойной — он разозлился на мое спокойствие, стану сердиться, как он, — будет скандал. Иногда само мое присутствие все сглаживало. Но не теперь. Пока он обшаривал карманы купального халата, дверь открылась.
На пороге появилась миловидная, стройная, похожая на куколку девушка, моложе меня, в обесцвеченных кудрях розовый бант. Заметив меня, она застыла с открытым ртом, потом решила сделать вид, будто меня здесь нет, и сказала, лукаво глядя на Арне:
— Отгадайте, что у меня тут?