А ну-ка, посмотрим…
Вот заросший шерстью мускулистый древний человек гонится за самкой и, споткнувшись, падает в яму-ловушку, расставленную лично, но не на себя любимого, а на вислозубого тигра. Очевидно, именно тогда и родилась поговорка «не рой яму другому». Предсмертная мудрость, ха-ха. Самка же от изумления теряет дар речи и в таком потрясенном виде достается какому-то дохлому на вид пареньку, сподобившемуся вовремя выскочить из кустов. Естественный отбор во всей красе.
Вот некое совершенно незнакомое мне широколобое бородатое создание в черном плаще азартно машет руками, что-то декламирует нараспев и заполучает на свою голову ливень, снег и солнечный удар одновременно. Все понятно, это и есть один из знаменитых древних первомагов Каперии. Перестарался, бывает.
А вот вообще умора: напыщенный хлыщ в бархатном кафтане подхватывает очаровательную девицу под локоток и, поигрывая завитыми усиками, заводит разговор о погоде. Да так ловко, что через секунду девица лишается почти всей одежды, орет благим матом и старается отбиться, но упорный малый, как ни в чем не бывало, продолжает показывать, откуда именно и куда движется грозовой фронт.
М-да, подборка воспоминаний впечатляет. Бедный, бедный приговоренный «глаз»! Не любоваться тебе больше пикантными сценками…
Виском я почувствовал тяжелый взгляд сотрудника карантинной камеры и резко обернулся. Оказывается, утилизатор оторвался от занимательного зрелища и потрясен но тычет в меня когтем:
– Это же ты! Там, на диване с девкой! Думал, прикроешь морду, и никто не узнает? Точно ты!
Наклонившись к самому зрачку, с ужасом убеждаюсь в его правоте. Я. Точнее, мой морок-дубликат, волею судьбы оказавшийся затейником по части совмещения куртуазного разговора о тучках и грубого животного секса.
Вот именно в этот момент жалость к «глазу» куда-то испарилась. Я легонько подтолкнул электронного предателя пальчиком в гудящее пламя, чтобы не мучился излишними подробностями, и, деловито отряхнув руки, тихонько шепнул в микрофон:
– Товарищ куратор!..
– Слушаю тебя, товарищ полевой работник инвентарный номер 437/138-5!
– Утилизатор узнал меня в зрачке «глаза»! Что делать?
Длинный расслабленный зевок вылетел из наушника.
– Да ничего, – равнодушно сообщил куратор. – Не напрягайся, Пятый. Как закончите, ему сотрут память, и все дела. Думаешь, первый раз подсматривает? У них в карантине своих радостей мало, так что весь штат поголовно слаб на чужую «клубничку». Надеюсь, как особь, пасущаяся на свободе, ты отнесешься с пониманием.
У слышав краем оттопыренного ушка, что я разговариваю, Вторая тут же обиженно хлестнула меня кончиком хвоста по рогу.
– Вы о чем там шепчетесь?
– Обсуждаем дальнейшую судьбу всех причастных к Сверхсекретной операции, – сухо ответил я. – Кого в расход, кого оставить.
Длинные изогнутые ресницы чертовки тут же встревожено захлопали.
– Ой! Да как же так, Пятый! Я же… могила немого! Рыба об лед! Никому ни словечка, ты же меня знаешь!
– Знаю, – сурово согласился я. – Потому. и уговариваю товарища куратора пощадить твою и без того короткую девичью память. Помаши на прощание «глазу». Это последний.
Чертовка растерянно подняла наманикюренную ручку. В дверь карантинной камеры нетерпеливо забарабанили:
– Эй! Вы там долго возиться собираетесь?!
– Минут десять! – откликнулся утилизатор, отправляя пустой мешок вслед за догорающими «глазами» в печь. – А что за спешка?
– Еще одного «зайца» на капсуле поймали, надо бы убрать.
Вот зараза! Как сумел пробраться на борт, ума не приложу!
– Гном? – почти утвердительно уточнил Третий, почесывая лоб пухлым пальцем. – Гном, кто же еще…
– Это уже который по счету? – криво улыбнулся я.
– Шестой, кажется. Или седьмой…
– Не приму.