— Э нет. Я должен встретиться с гипнотизером.
— Правда, Марк, — сказала она серьезно. — Мне хочется еще выпить. Я не хочу, чтобы ты уходил. Пожалуйста. — В ее голосе чувствовался подвох.
Я серьезно посмотрел на нее.
— Энн, в чем дело? Ты же знаешь, у меня работа, и мы не можем просидеть здесь весь вечер. — Я посмотрел вокруг. — И уж, конечно, не в этом заведении. Несколько странное для нас местечко, согласна?
Она не улыбнулась в ответ, а без обиняков сказала:
— Это клуб педиков. Я здесь как дома.
— Ты? Но ты же не…
Она прервала меня.
— Не так, конечно. — Замялась, потом придвинулась ко мне, тесно прижавшись своим бедром к моему. Она сложила руки на коленях и без улыбки смотрела на меня. Еще до того, как она начала говорить, я понял, что она собирается рассказать что-то о себе, и внезапно мне расхотелось ее слушать.
Однако Энн прямо посмотрела на меня и поспешно сказала:
— Они все больные, поэтому я здесь чувствую себя как дома. Видишь вон того коротышку в кабинке напротив нас?
Мне не надо было смотреть на него. Я уже засек этого малого, потому что официант уже три раза подходил к его столику, тогда как мы с Энн выпили только по разу.
Энн сказала:
— Он гомик и ему это не нравится. Может он чувствует свою вину. Поэтому, он еще и пьяница. Алкаш. До первого стакана с ним все нормально, но потом, ну в общем, он не в порядке. Он мне нравится. Я похожа на него.
Я нахмурился, все еще недоумевая, и она прояснила значение своих слов, коснувшись меня рукой и еще теснее прижавшись всем телом ко, мне.
— Только в моем случае это не алкоголь, Марк. Это ты.
Она была совсем малюткой, но вела себя так странно, что я почти боялся ее. И потом, горячая настойчивость, чувствовавшаяся в ее словах и движениях, передавалась и мне. Молодая, пылкая, прелестная, и я уже начинал думать о ней больше как о женщине, чем как о дочери моего друга.
Я и так оказался серьезно замешанным в делах Уэверов, а Энн мне слишком нравилась. Я не хотел увязать еще глубже.
— Мы все выяснили, Энн. Я отвезу тебя домой, — сказал я.
Она запротестовала, но когда я выскользнул из кабинки, последовала за мной и пошла к двери. Когда мы выходили, пианист коснулся своими длинными белыми пальцами клавиш и выдал нежный вздох в микрофон.
Всю дорогу она сидела, сжавшись в комочек на сиденьи, закрыв глаза и скрестив руки на груди, словно обнимала саму себя. Я взглянул на нее один раз и увидел, как ее бедра слегка извиваются. Ее глаза были все еще закрыты и, казалось, что она даже не подозревает, что я здесь.
Однако когда я остановился перед большим домом на площади святого Эндрюса, она взяла меня за руку и подвинулась поближе ко мне: