Горнист кинулся к палатке за горном, и над лесом звонким эхом прокатился сигнал к обеду.
На вечернем «Огоньке» Римма Ясевич зачитала новый приказ. Сначала в нем шло про то, за что Женька наказывается. А когда Римма произнесла: «приговорить Евгения Струменского к высшей мере наказания», у костра сделалось так тихо, что стало слышно, как звенят комары и булькает вдали по камням речка.
Женька поднял брови и посмотрел на Олега Григорьевича. Но физик сам с интересом ждал, что будет в приказе дальше. Женька побледнел. Даже в красных отблесках пламени было видно, как у него отлила от лица краска.
— Встань, Струменский, — приказала Ясевич.
Он медленно поднялся и, разведя руки, пробормотал:
— Я ведь не нарочно, ребята…
— Приговорить Евгения Струменского, — сурово повторила Римма, — к высшей мере наказания: двум дням сидения на троне.
У костра зашумели. Женька сглотнул слюну и сунул руки к огню. Женька просто грелся. Женька улыбался. Он любил шутить сам и хорошо понимал шутки.
— С трона их величество, — читала Римма, — имеет право вставать только в случае крайней необходимости и после сигнала «отбой». Всем оказывать их величеству знаки королевского внимания и беспрекословно выполнять все их просьбы.
В приказе было и про Антошу с Рыбой. Они назначались к Струменскому вроде пажей на побегушках.
Трон для Женьки соорудили из толстых ольховых жердей. Мальчишки постарались на совесть. Трон вышел отличный. Высокая, метра в три, спинка, удобные подлокотники, две ступеньки под ноги. На сиденье кто-то из девчонок пожертвовал пуховую подушку.
Девчонки же придумали и герб на спинку. На листе ватмана они вывели гуашью: «Его величество Канареечкин-Пташечкин». Надпись изгибалась дугой. В дуге чернела ворона с двумя головами. В лапах она держала большую деревянную ложку.
Женька восстал именно против герба.
— Про него в приказе не было, — буркнул он и на трон садиться отказался.
С гомоном и шутками его усадили силой.
— Ладно! — с хохотом завопил Женька, увидев, что ему все равно со всеми не справиться. — Царствую! Прочь от трона! Не то живо сошлю на каторгу брюкву полоть. Ну!
Его отпустили и стояли полукругом с застывшими улыбками. Боялись, что вскочит и удерет. И еще всех немного ошарашила первая тронная речь их величества.
Женька сам повел игру. Он это умел. Он поправил под собой подушку, закинул ногу за ногу и произнес:
— Нам жарко.
Девчонки, которые стояли поодаль, сдержанно фыркнули. Только одна Люся не фыркнула. Она посмотрела на Женьку большими холодными глазами, в которых мелькнули что-то такое, отчего можно спокойно провалиться сквозь землю.
— Нам жарко, — как ни в чем не бывало повторил Женька.
Взоры всех обратились на Антошу с Рыбой. Им сунули в руки по лопуху и подтолкнули к трону.