— Дорогой Фабиан,— заметил я,— полагаю, что ни капитан Корсикэн, ни вы не пожалеете о принятом решении. Переход через Атлантический океан на таком огромном судне не может не быть интересным, особенно для вас, каким бы неопытным моряком вы ни были. Здесь все надо видеть собственными глазами. Но поговорим о вас. На вашем последнем письме, а оно датировано шестью неделями назад, стоял бомбейский штемпель. Осмелюсь предположить, что тогда вы еще находились в полку.
— Да, мы его покинули всего три недели назад,— пояснил Фабиан.— Там мы, как могли, исполняли долг, вели лагерную жизнь офицера Индийской армии, когда больше охотишься, чем воюешь. Стоящий перед вами капитан Арчибальд не кто иной, как великий истребитель тигров. Это человек, который наводит ужас на обитателей джунглей. К тому же, поскольку мы холостяки, нас одолела зависть, и вот мы решили на время вставить в покое бедных хищников полуострова Индостан и отправиться подышать молекулами европейского воздуха. Мы получили годичный отпуск и тотчас же, проплыв Красным морем через Суэц во Францию, со скоростью экспресса прибыли в нашу старую добрую Англию.
— В нашу старую добрую Англию! — повторил капитан Корсикэн.— Фабиан, ее больше не существует. Мы плывем на английском корабле, но его фрахтует французская компания, а везет он нас в Америку. Над нашими головами полощутся три различных флага, и под ногами у нас, таким образом, франко-англо-американская почва.
— Не все ли равно? — заметил Фабиан, но на лице его на миг появилось выражение тоски.— Какая важность, где пройдет наш отпуск! Нам нужна перемена мест. Такова жизнь. Так прекрасно забыть прошедшее и познать настоящее в смене обстановки! Через несколько дней я окажусь в Нью-Йорке и обниму сестру и ее детей, которых не видел столько лет. А потом мы поедем на Великие озера спустимся по Миссисипи до Нового Орлеана. Устроим охоту с загонщиками на Амазонке. Из Америки отправимся в Африку, где львы и слоны устроят нам встречу у мыса Доброй Надежды, чтобы отпраздновать прибытие капитана Корсикана. И уже оттуда мы поедем навязывать сипаям волю метрдполии.
Фабиан сыпал нервной скороговоркой, и грудь его вздымалась. Ясно, что в его жизни произошло несчастье, мне неведомое и старательно скрываемое в письмах. Мне показалось, что Арчибальд Корсикэн посвящен в его обстоятельства. Будучи на несколько лет старше, он выглядел как старший брат Мак-Элвина, этот огромный английский капитан.
Тут наша беседа прервалась. Зазвучал горн. Это стюард, надув щеки, за четверть часа предупреждал о ленче, который должен был начаться в половине первого. К вящему удовольствию пассажиров, этот сиплый звук раздавался четыре раза в день приглашая в полдевятого на завтрак, в полпервого — на ленч, в четыре часа — на обед и в половине восьмого — на чай. Длинные прогулочные палубы мгновенно опустели, и тут же обитатели корабля оказались в просторных салонах. Там же, за одним столом устроились и мы с Фабианом и капитаном Корсикэном.
В каждом из ресторанных залов стояло четыре ряда столиков. На каждом из них стаканы и бутылки устанавливались в металлических держателях, благодаря чему во время качки они сохраняли неподвижность и вертикальное положение. На пароходе никоим образом не ощущалось волнение моря. Путешественники — мужчины, женщины и дети — могли без опаски садиться за стол. Суетились многочисленные стюарды, изысканные кушания сменяли друг друга. По просьбе публики за отдельную плату подавались вина, ликеры и эль. Среди прочих особым пристрастием к шампанскому отличались калифорнийцы. Среди них была путешествовавшая вместе с мужем, пожилым таможенником, разбогатевшая владелица прачечных в Сан-Франциско, пившая «Клико» по три доллара за бутылку. Две или три юных мисс, хрупкие и бледные, расправлялись с кровавым бифштексом. Долговязые миссис с лицами цвета слоновой кости поглощали из изящных стаканчиков яйца всмятку. Остальные уплетали поданные на десерт пироги с ревенем и сельдереем. Все ели с увлечением. Всем казалось, что они находятся в ресторане на свежем воздухе на бульваре в Париже, а не в открытом океане.
По окончании ленча люди вновь набились в палубные надстройки. Знакомые приветствовали друг друга, встречаясь, как на прогулке в Гайд-парке. Дети веселились, бегали, пускали воздушные шары, играли в серсо, как будто копошились в песочницах Тюильри. Гувернантки и няни следили за детьми. Большинство прогуливавшихся курили. Дамы садились на складные стульчики и занимались рукоделием, читали или собирались случайными группами. Крупные, пузатые американцы устраивались в креслах-качалках. Появлялись и пропадали из вида судовые офицеры: одни шли нести вахту на мостике и наблюдать за компасом, другие отвечали на вопросы пассажиров, даже смешные. На фоне порывов ветра доносились звуки органа из кормового салона и аккорды двух или трех фортепьяно фирмы «Плейель», тщетно пытавшихся состязаться друг с другом в нижних салонах.
В три часа раздались громкие крики «Ура!». Пассажиры бросились на нос. «Грейт-Истерн» находился в двух кабельтовых от пакетбота, нагоняя его метр за метром. Им оказалась «Пропонтида», выполнявшая рейс в Нью-Йорк,— она салютовала проходящему мимо морскому гиганту, который ответил на ее приветствие.
В половине пятого вновь показалась земля: мы проходили в трех милях от нее правым бортом. Мы увидели ее сквозь сетку мелких брызг, внезапно окружившую нас. Вдруг вспыхнул свет. Это был маяк Фастенет, возвышавшийся на одинокой скале. Ночь не замедлила наступить, и в это время наше судно огибало мыс Клир, последнюю точку на побережье Ирландии.
Я уже упоминал, что длина «Грейт-Истерна» превышала двести метров. Для тех, кто любит сравнения, поясню, что это больше длины моста Искусств. В Сене такой корабль не смог бы маневрировать. Мало того: из-за осадки он не более способен плыть по Сене, чем мост Искусств. Если говорить точно, то наш пароход по линии киля имеет длину двести семь метров сорок сантиметров. А по осевой линии верхней палубы, между ее крайними точками,— двести десять метров сорок сантиметров, что означает, что длина корабля вдвое больше, чем у самых крупных трансатлантических пакетботов. Ширина же по мидельшпангоуту составляет двадцать пять метров сорок сантиметров, а по оси барабанов гребных колес — тридцать шесть метров шестьдесят сантиметров.
Корпус «Грейт-Истерна» прошел самые суровые испытания в открытом море. Он двойной и состоит из совокупности клеток, расположенных между бортами и стяжными листами высотой в восемьдесят шесть сантиметров. В дополнение к этому имеются двенадцать отсеков сводонепроницаемыми переборками, обеспечивающими безопасность судна от воды и пожаров. На изготовление корпуса пошло шесть тысяч двести пятьдесят тонн железа, а три миллиона заклепок из закаленного металла гарантируют плотную стыковку бортовых листов обшивки.
Полное водоизмещение «Грейт-Истерна» составляло двадцать семь тысяч четыреста тонн, осадка — тридцать футов. А порожнее — одиннадцать тысяч восемьсот тонн, осадка — пятнадцать с половиной футов. Пароход мог вмещать две тысячи пассажиров.
Из трехсот семидесяти трех окружных центров Франции двести семьдесят четыре имеют меньше жителей, чем эта плавучая су-префектура при максимальном количестве пассажиров.
Для очертаний «Грейт-Истерна» характерны удлиненные линии. Прямой форштевень пронзен отверстиями клюзов, через которые проходят якорные цепи. Слегка поднятый нос лишен пустот и крепко сбит. Закругленная корма немного тяжеловесна и несколько портит общий вид.
На палубе шесть мачт и пять труб. Три первые носовые мачты называются малая фок-мачта, фок-мачта и грот-мачта. Три кормовых — малая грот-мачта, бизань-мачта и малая бизань-мачта. Фок-мачта и грот-мачта несут на себе голеты, марсели и брамсели. Остальные четыре не привязаны к конкретным типам парусов. Общая площадь парусов составляет пять тысяч четыреста тридцать четыре квадратных метра; изготовлены они из прекрасного парусного полотна на Королевской фабрике в Эдинбурге. На марсовых площадках второй и третьей мачт столь просторно, что там могла бы заниматься строевыми упражнениями целая рота солдат. Из этих шести мачт, оснащенных металлическими вантами и бакштагами, вторая, третья и четвертая были изготовлены из скрепленных болтами железных секций — истинные шедевры металлообработки. Диаметр их в основании составлял метр десять сантиметров, а самая высокая из них, грот-мачта, поднималась в небо на двести футов, что превышало высоту любой из башен Нотр-Дама.
Что касается труб, то две, расположенные перед барабанами гребных колес, идут от котлов, обслуживающих колеса, а три задних — от котлов для винта. Они представляют собой огромные цилиндры высотой в тридцать метров пятьдесят сантиметров закрепленные цепными оттяжками на палубе.
Нельзя не отметить и внутреннюю планировку «Грейт-Истерна»: каюты и отдельные помещения размещены в высшей степени рационально. На носу устроены паровые прачечные и кубрики для команды. Далее следуют дамский салон и главный салон, украшенный люстрами, бра и картинами под стеклом. В эти огромные помещения свет проникает из боковых окон, опирающихся на небольшие элегантные дорические колонны. Из салонов на верхнюю палубу ведут широкие лестницы из металлических маршей с перилами красного дерева. Вокруг расположены каюты в четыре ряда, разделенные коридорами; одни выходят на лестничные площадки, другие размещены ниже, остальные оборудованы специальной лестницей. В кормовой части судна имеется три обширных ресторанных зала, расположенных по тому же принципу, что и каюты. В носовые и кормовые салоны ведет узкий, выложенный плитками проход, огибающий машинное отделение, а по другую сторону металлических переборок находятся складские трюмы.
Машины «Грейт-Истерна» справедливо считаются шедевром точной механики. Нельзя не удивляться, когда у тебя на глазах огромные колеса и шестерни работают с точностью и изяществом часового механизма.
Номинальная мощность паровой машины, приводящей в движение гребные колеса, равна тысяче лошадиных сил. Машина состоит из четырех качающихся цилиндров диаметром один метр восемьдесят сантиметров, соединенных попарно, причем поступательный ход каждого из поршней составляет четыре метра двадцать семь сантиметров по оси штока. Средняя величина давления пара — двадцать четыре фунта на квадратный дюйм, то есть примерно один килограмм шестьсот семьдесят граммов на квадратный сантиметр, что соответствует одной и двум третям атмосферы. Площадь носового котельного отделения в совокупности составляет семьсот восемьдесят квадратных метров. Мотыль машины движется с величавым спокойствием: ее эксцентрик, соединенный с коленчатым валом и с золотниковой передачей, то и дело взмывает, как воздушный шар. Он обеспечивает почти одиннадцать оборотов гребных колес в минуту, что разительно отличается от работы машины, приводящей в движение винт, который вращается очень быстро и резко, целиком используя приводную мощность паровой машины в одну тысячу шестьсот номинальных лошадиных сил.
А сама эта машина состоит из четырех цилиндров диаметром два метра тринадцать сантиметров, с жесткой горизонтальной посадкой. Они установлены попарно головками друг против друга, и их поршни, рабочий ход которых составляет один метр двадцать два сантиметра, через кривошипно-шатунный механизм приводят в действие промежуточный вал гребного винта. Давление пара, обеспечиваемое шестью котлами, площадь которых составляет тысячу сто семьдесят четыре квадратных метра, позволяет винту массой тридцать шесть тонн совершать примерно тридцать девять оборотов в минуту. И тогда, задыхаясь и торопясь, эта машина с головокружительной скоростью, словно закусив удила, вращает гребной вал, а ее продолговатые цилиндры точно атакуются поршнями, этими разъярившимися коротышками, без устали наносящими удары.
В дополнение к описанным силовым установкам, «Грейт-Истерн» обладал еще шестью вспомогательными машинами, обслуживающими доставку продуктов, запуск механизмов и управление лебедками и талями. Очевидно, пар на борту судна играет важную роль для обеспечения любых действий.