И я сказал:
— Раз.
И я сказал:
— Два.
А потом сказал:
— Три.
Но все равно спросил:
— Готов?
И добавил, не выдержав:
— Угадай, в какой ситуации я говорил то же самое твоей мамке?
Леви поморщился, словно съел что-то кислое, секундная пауза, и я услышал:
— Ты заткнешься, наконец, или нет? Ты разбудил меня в шесть утра ради этой божественной шутки?
— Нет, чтобы посмотреть на твое лицо.
За окном все серое, пыльное, по-утреннему скучное, как слабый кофе без сахара, который сейчас заваривали в тысячах домов. Мир был похож на человека, приходящего в себя после изнурительной болезни: неловкие попытки подняться с кровати, утренние стояки, раскалывающиеся от боли головы, первые сигаретки.
Славное место для того, чтобы родиться, прожить странную, суматошную жизнь и дождаться, пока тебя зароют, как будто ты какой-то клад. Когда я был мелкий и думал еще, что люди имеют какую-никакую ценность, мне казалось, что мертвых зарывают в землю именно поэтому. Как сундуки с золотыми монетками и аляповатыми кубками, украшенными рубинами.
Дальше немножко пожил, и все окончательно понял. Господь Всемогущий создал меня, чтобы я тут немножко поболтал, и на этом, в общем-то, все.
— Хотя бы причешись, если уж ты решил что-то снимать.
— Зачем? Мама сказала, что я самый красивый мальчик во всем Новом Мировом Порядке.
Я замолчал на секунду, но, когда Леви открыл рот, добавил:
— Твоя мама.
— Ты меня достал. Серьезно, ты меня достал, я сейчас пойду домой и еще полчаса посплю. А ты пойдешь к черту со своими видосами.
Леви это такой особый человек, который может говорить о том, что развернется и уйдет, но не уходит все равно. Так мы дружили с самого-самого-самого детства, с золотых времен, когда конфеты еще радовали меня больше, чем порно с ампутантами. Короче, пока я не чокнулся и не повзрослел.