И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего.
И, не мудрствуя лукаво, Иван Толстой называет такое поведение:
- Стихийным! - Вопрос:
- Почему тогда Чарский молчал, изумленный и растроганный?
- Ну что? - спрашивает поэт.
И Чарский рассказывает, чем он очень удивлен и растроган, - нет, не стихией, клокочущей в Медном Всаднике, а наоборот, тем, что чужая мысль, чуть коснувшись слуха поэта, тут же стала его собственной! Как будто он думал об этом же самом всю оставшуюся жизнь.
Понимаете, думал всю жизнь! Вот в чем дело, в том, что поэт только о том и думает, как:
- Укротить Стихию, - едва она появится. - А не наоборот, сам такая же стихия.
Разница большая:
- Тигр и его Укротитель.
Как говорится:
- Я звал тебя и рад, что вижу! - Это не просто бой Лермонтова с барсом - или что у него там было, в ожидание смертельной ничьей - а ожидание противника, чтобы победить его, однако:
- Во славу Божию! - Как и написано в другом месте:
- И как гром его угроза поражала мусульман.
В конце там же написано, что вернувшись домой после победы:
- Как безумец умер он. - Ибо:
- Вступить в бой со стихией - это одно, победить её можно, как это сделал Импровизатор из Египетских Ночей, - но.
Но, видимо, бессмысленно, взять ее Гением можно, но в Этом Мире - не до конца.
Как и сказал Иисус Христос печально, искушаемый последний раз тем же, чем пушкинский Импровизатор и Жил на свете рыцарь бедный, Духом смелый и прямой:
- Искушаемый победой над стихией! - ибо: