— Со «Смирновской», — решил шатен, — и лососинкой посолонимся.
Брюнет отвинтил голову литрухе и разлил по ребристо-белым невесомым стаканчикам до краев. С выпуклым мениском. Не чокаясь (пластмассой-то чокаться!) и не уронив ни капли, в ожидательном безмолвии выпили и закусили лососиной — посолонились.
— Сразу же по второй, а потом повременим слегка, — внес предложение шатен. Брюнет подтвердил свое согласие действием — тотчас и налил по второй. После второй закусили более сознательно: и ветчинка с хлебушком в ход пошла, и огурчики под зубами захрустели, и рыбка уже ощущалась не как просто солененькое, а как изысканно вкусное.
Бумажные салфетки шатен приволок-таки. Утершись нежным, как бы порхающим импортным малым полотнищем, брюнет, глубоко вздохнув, признался:
— Приятственно.
— Во всех отношениях, — подтвердил шатен. — Теперь и о делах наших с тобой поговорить можно.
— Наши дела — разные. — Брюнет любил уточнять.
— Зато жизнь одинаковая.
— Что верно, то верно. Держишься еще?
— Держусь. Только вот за что — не знаю.
— Держась за жопу, как за ручку от трамвая, он говорил: пошире ножки, Рая! — вдруг очень точно, хорошим тенором спел из блатной классики брюнет. Шатен не удивился, только предостерег:
— Пой, если хочешь. Только негромко.
— За слово зацепился, — объяснил свой короткий вокальный кульбит брюнет. — Так зачем все-таки звал?
— Я же сказал: о делах поговорить, — уже раздраженно повторил шатен.
— Нет у нас с тобой общих дел.
— Но обмениваться информацией мы с тобой должны? — пер шатен.
— Должны. Только той, от которой зависит наша с тобой безопасность.
Шатен тоскливо улыбнулся и объяснил несмышленышу:
— Наша с тобой безопасность зависит от любой информации.
— Ты, как всегда, прав, — брюнет откинулся на хлипкую алюминиево-брезентовую спинку стула, спросил: — У тебя-то как?
— Тихо пока. Но, судя по отдельным деталям, не спеша готовимся.
— И мы, — признался брюнет.