— Но все-таки предпочел бы толстых, и вот тебе доказательство!
— Оставь меня в покое со своими доказательствами. Я все делаю тогда, когда нужно делать, вот и все. Это только богачи занимаются любовью среди бела дня.
— Что ж, мне не так повезло, как многим другим женщинам.
— Тебе бы только все жаловаться да жаловаться.
— Конечно, легко иметь все что нужно за пазухой, когда ты при ветеринаре, который зарабатывает столько, что можешь совершенно ничего не делать, да при этом брошек хоть на спину вешай, и шляпок, и ботиночек!
— Ну не от этого же ты вдруг расцветешь, — заметил Оноре. — Не пойдешь же ты вся разодетая в шелка…
— В шелка? — усмехнулась Аделаида. — Вот уж что мне никак не грозит. С человеком, который не сумел справиться с ремеслом барышника, хотя бы сохранить оставленный ему отцом дом, было бы глупо мечтать о шелках… Если твой брат выгонит нас из дому, то самое большее, на что можно рассчитывать, — это подохнуть в какой-нибудь канаве…
— В солнечную погоду это нисколько не хуже, чем подохнуть в постели.
— Конечно, тебе все нипочем, лишь бы я отправилась на тот свет первой.
— Ну вот!
— Ты только того и ждешь…
— Могу пообещать, что закрою тебе глаза, а потом хорошенько подвяжу тебе подбородок, чтобы ты уж наверняка закрыла свой рот!
— Оноре, скажи мне…
— Чтобы лежала и не дергалась!
— Скажи, твоя золовка…
Но Оноре больше не хотел ничего слышать. Он обозвал свою жену старой дурой и вышел на улицу, хлопнув дверью; вышел с непокрытой головой, не обращая внимания на палящее солнце. Аделаида покружилась немного по кухне, заметила оставленную на столе шляпу, схватила ее и побежала догонять мужа.
— Оноре, ты забыл шляпу. Забыть в такую жару шляпу…
В ее срывающемся от бега голосе прозвучало нечто вроде нежной заботы.
— И в самом деле, — сказал Одуэн, останавливаясь, — забыл шляпу.
— Ты даже не вспомнил о своей шляпе. Даже и не вспомнил о ней.
Он взглянул на ее лицо, лицо уже старой женщины, костистое и морщинистое, на ее серые, дрожащие от волнения губы, на ее черные глаза с блеснувшими в них слезами. Растроганный и охваченный угрызениями совести, взглянул он и на благопристойные складки черной юбки, породившей видение в глубине кухни, тоска по которому все еще сохранялась у него в теле.
— Да, положишь вот так шляпу куда-нибудь, — сказал он тихо, — а потом уже и не думаешь о ней.