В Уругвае думали осесть надолго: сняли домик, стали подыскивать возможность создать свое дело, как вдруг Веста вызвали на явку: нужно возвращаться в Аргентину. Этого Вадиму очень не хотелось, потому как возвращаться туда, где проходила легализация, не стоит. Даже Рудольф Иванович Абель ему говорил: «Это ошибка, возвращаться в страну, где ты проходил легализацию». Мало ли что там может всплыть… Но жене недостаточно было иметь аргентинский загранпаспорт, нужно было получить еще и аргентинское гражданство по мужу, а для этого следовало несколько лет прожить в стране.
Не лишним будет уточнить, что поначалу семейный язык у Мартыновых был английский, потом, со временем, они стали общаться между собой только по-испански — даже тогда, когда были накрепко уверены, что никто не слышит. Они и думать себя приучили только по-испански…
Итак, пришлось собирать манатки. За полгода Beсты обросли некоторым хозяйством — ложками, плошками, поварешками, которые завязали в большой узел. Из реального «шпионского снаряжения» с собой были только миниатюрный микроскоп для прочтения «микроточек» и прибор для их изготовления. Еще — немецкий приемничек «Грюндиг», с помощью которого Вест принимал сообщение Центра. Связь с Аргентиной тогда была очень плохая, все приходилось записывать на кассетник и затем прокручивать на медленной скорости. Впрочем, через некоторое время Мартынову дали специальный приемник — но ведь это была уже улика…
Граница Уругвая и Аргентины — река Ла-Плата. «Шпионское снаряжение» было упаковано так, что вопросов не вызвало. За провоз приемничка заплатили таможенникам пару десятков долларов. Зато тюк пришлось распаковывать, весь аккуратно уложенный скарб рассыпался, пришлось собирать… Но ничего, границу проехали благополучно.
Вернувшись в Аргентину, Вадим устроился на завод слесарем-наладчиком — по «профессии прикрытия», полученной в Москве. Но вскоре понял, что это была ошибка. Работа не давала ни связей, ни интересной информации, зато очень утомляла и требовала много времени. А ведь Весту нужно было еще и язык учить — в его испанском оставался акцент. Чтобы акцент уничтожить, пришлось обращаться к логопеду и усердно заниматься с ним на протяжении полутора лет.
Центр внял доводам нелегала, и оттуда прислали деньги на открытие бара в немецкой колонии, деятельность которой Мартынов должен был по мере возможности освещать. Имея жену «немку», вполне логично было иметь такие контакты.
Все получилось как нельзя лучше. Бар процветал, появилось очень много новых связей…
Время шло, и цель — переезд в Соединенные Штаты — становилась все ближе. Легализация для разведчика — процесс очень ответственный и довольно длительный. Нужно было стать настоящим аргентинцем, чтобы в Америке быть готовым дать любую справку по «своей» стране, чтобы все окружающие были уверены, что он прожил в Аргентине всю сознательную жизнь, и не задавались лишними вопросами о его прошлом.
Но ведь и для разведчика жизнь — не только служба и выполнение задания. В семье Мартыновых, одна за другой, появились две очаровательные дочки — Аля и Сабина. Веста рожала их в немецком госпитале. Чтобы не потерять над собой контроль, она отказалась от наркоза и крепко-накрепко знала, что кричать можно только по-немецки. Оба «спецзадания» по родам Лариса Васильевна выполнила успешно.
Разведчикам, как и прочим трудящимся, положен отпуск. Им он даже более необходим, чем представителям многих иных профессий. Однако Мартынов, которому отпуск предлагали уже давно, отказывался, понимая, с какими трудностями связан вывоз нелегала в Союз. Поэтому сначала он ждал жену, затем родилась старшая дочка, ну а потом, решил он, можно и ехать. К тому же появилась возможность осесть в Европе, и очень хотелось ей воспользоваться. Весты даже продали перед отпуском бар, но потом им сказали, что все-таки из Аргентины в США перебираться легче… Так что после отпуска в октябре 1967 года пришлось возвращаться и все начинать сызнова.
Хотя рациональное зерно в этом было. Теперь Вадим организовал посредническую экспортно-импортную контору, установил обширные международные связи. Это дало ему возможность беспрепятственно выезжать в любую страну — в планах, согласно заданию, оказался даже далекий Гонконг, потому как в ту пору здорово осложнились отношения СССР с Китаем. Ближайшей же задачей была поездка в Чили, где тогда, в 1970 году, проводилась предвыборная кампания Альенде, и намечалась какая-то наша операция, в которой «Вест» был задействован. Из Чили он должен был ехать в Соединенные Штаты и там, выполнив ряд заданий, заодно изыскать возможность для оседания…
…Итак, Мартынов — Вест — Месконис сидел на корточках на залитом водой цементном полу тюремной камеры и, раскачиваясь как китайский болванчик, пытался понять, что произошло, почему его взяли.
Неужели не смог обнаружить НН? Нет, «разработки», как таковой, по всей вероятности не было. Когда «ведут» нелегала, то иногда пускают за ним до двадцати машин и до сорока сотрудников. Ты не видишь, но чувствуешь, что попал в «разработку». Но он абсолютно ничего не чувствовал… Потом это подтвердил и один из охранников, доверительно признавшийся:
«Американцы запретили нам за тобой следить. Ты бы заметил…»
А ведь, как понимал Вест, у полиции как раз перед тем был очень серьезный повод для его задержания. Ведь он совсем недавно сбил автомобилем девочку, выбежавшую вечером на дорогу за мячом. Прямо у резиденции президента! Месконис отвез ее в больницу, потом ему сообщили, что все в порядке. Если наблюдение было, то «сидовцы» непременно воспользовались бы этим случаем, и так бы его прижали, что и пикнуть не смог…
Хотя что-то чуть-чуть, да было. Веста занималась на курсах журналистики, и вот, когда несколько дней тому назад шла на занятия, увидела неподалеку двоих Аргентинцев. И тут произошло непонятное. Если идет женщина — блондинка, красивая — быть того не может, чтобы аргентинцы не посмотрели ей вслед, не поцокали языками, не отвесили комплимент. Для них это было бы противоестественно! А эти оба, как по команде, отвернулись. Признак «наружки» — отводят взгляд, чтобы самим не засветиться. Ведь «объект», как правило, засекает пристальный взгляд… В тот же день коллега Beсты по курсам почему-то признался ей, что работает в СИДЕ. Может, хотел таким образом предупредить — симпатии ради?
Было еще, что дворник увидел у машины Мескониса двух каких-то типов. Заметив его, те дали деру, причем один уронил револьвер 38-го, полицейского, калибра. Вадим потом внимательно осмотрел машину, но не нашел ничего. Хотя, видимо, они «маячок» поставили…
Мысленно прокручивая все происшедшие события, Мартынов понимал, что прокола не было. И тогда он все больше и больше утверждался в мысли о предательстве…
К утру Мартынов решил идти ва-банк. Говорить, что против аргентинцев он ничего не делал, что у него был слегка затянувшийся процесс легализации и что против американцев он еще ничего делать не начал — хотя здесь-то все было совсем не так. В основном он следовал «отступному» варианту «легенды», но что оставалось делать, когда ему сразу заявили, что он — офицер КГБ? Пришлось назвать свое звание — подполковник, хотя по «легенде» следовало утверждать, что он не сотрудник, а агент. Но есть ли смысл отрицать очевидное? Нужно делать так, чтобы поверили. Может быть, выйдет послабление режима… А в голове вертелась мысль: «Тогда мы убежим».
Если случился провал, разведчику надо выжить. Затем — бежать. Но смываться-то надо вовремя. А что делать, если этого времени уже нет? Тогда остается одно: чтобы спасти семью, надо соглашаться «работать» на них. Отступной вариант эту возможность предусматривал. Но в этом случае он должен был дать сигнал. Как?
Контрразведка знала, что время от времени разведчик должен подтверждать, что у него все нормально. Поэтому, получив согласие на «совместную работу», сидовцы поинтересовались, как этот сигнал должен выглядеть.
— Кружочек, в нем «икс», — не сморгнув, отвечал Мартынов.