— Я… В общем… Ну… Я хотел пригласить вас в театр!
— Меня? Почему? Я не хочу, — и дверь захлопнулась.
Постоял Шурик под дверью, посмотрел на глазок, повернулся… и поехал в театр. Второй билет продал прямо возле театра. И больше никого не приглашал с собой.
А потом Шурика поставили дежурить по общаге. И стал он командовать. Сутки командует — двое отдыхает. Утром поднять всех на смену, пройдясь по этажам, днем успокоить слишком шумных, мешающих спать ночной смене, помочь в столовой порубить хлеб, расставить приборы, поднять ночную смену, порезать ночью оставшийся хлеб на сухарики, поджарить его, разобраться с опоздавшими и пьяными, записать очередь в душ, если слишком много желающих, открывать и закрывать «ленинскую комнату», в которой стоял телевизор, принять и раздать почту, ответить на телефонные звонки и вызвать к телефону «Юру с четвертого этажа»… Вот тогда, наверное, он и стал Григоричем. Тогда, когда очередной пьяный, мотающийся в его руках, еле выговаривал:
— Григорич, тс-с-с-с, я тихонько, Григорич, я не буду больше…
Сутки после суток — это сон и отдых. А вторые выходные сутки — на общение, на отдых. Григорич бывал в гостях почти во всех комнатах, сидел за одним столом почти со всеми общежитейскими, слушал их рассказы и рассказывал что-то свое. Иногда играли вон на том вытоптанном до твердой глиныпятачке в футбол. Наверное, со стороны это выглядело смешно: вместе бегали мужики под сорок и пацаны двадцатилетние, и только по обращению было слышно, что одни старше, другие — моложе:
— Григорич, ну что же ты, блин!
— Ша, Витёк! Не ссы! Щаз забьём!
Со скуки как-то пошел в городскую библиотеку, да так и прирос к ней. Читать стал много и беспорядочно. А когда его читательский абонемент перестал держаться в обложке, стал рассыпаться, ему предложили стать библиотекарем общежития на общественных началах.
Под команду коменданта из его комнаты торжественно вынесли вторую кровать, но зато внесли еще один стол, на котором он и стал выкладывать книги, которые менял раз в неделю в библиотеке. Теперь еще он, проверив по своей тетрадке, гонял и нерадивых читателей:
— Ты когда должен был книгу сдать? А? За ней — очередь! Больше хорошего первым не получишь. Будешь у меня Достоевского читать.
— Григорич, так я Валерке дал…
— Ты мне ее верни. И — сейчас. А Валерка получит, согласно очереди. Он на нее — пятый!
А потом Григорич увидел на полке в библиотеке знакомую с детства книгу «Курс дебютов». Неподалеку стоял толстый том «Эндшпиль». И он заразил шахматами тех, кому был неинтересен футбол. Но разве можно играть в общаге просто так, на пустой интерес? Ну, раз выиграешь, два — проиграешь. И — что? Сами собой возникли ставки. Народ играл на жидкое, он — на сладкое. И бывало, ночная смена, продирая глаза, находила в столовой на каждом столе по небольшому, но все же тортику. Повар смеялся, объясняя:
— Григорич опять целую команду обул на сладкое!
…
Слева хлопнула дверь проходной.
— О-о-о-о! Григорич! Уезжаешь?
— Всё, да? Больше не приедешь, да?
— Григорич, ты не забывай, ты помни!
— Шуряк, ну, ты ж понимаешь, да? Ну, в общем, будь, мужик!
Тормошат, хлопают по спине, кто-то обнимает. Бывшая «своя» смена возвращалась домой. Дождался.