— Кто знает? Может, бежали воины в поисках лучшей участи или их убили в ссоре за какую-нибудь блудницу?
На третий день Фома велел поставить в гнездо, мачту, закрепить её и готовиться к отплытию. В тот вечер на пристань явилась какая-то сгорбленная старуха в чёрном дырявом покрывале, босая, с седыми космами. Она стояла в отдалении и жалостливо смотрела на горделивый русский корабль, приплывший из полуночной страны.
В это время мимо проходил Злат вместе с другим отроком, возвращаясь из города, где приобрели на остатки денег по куску серского шёлка и по амфоре вина, а кроме того, набили карманы штанов греческими орехами. Отроки переговаривались между собою, и, услышав русскую речь, старая женщина уцепилась за рукав Злата и спросила, шамкая беззубым ртом:
— Не воины ли вы с русской ладьи?
— И ты говоришь по-нашему! — удивился гусляр. — Да, мы с Руси.
— С Руси…
Второй отрок равнодушно оглядел убогую и пошёл дальше — мало ли старух на свете, — а Злат остановился. Ему стало жаль нищенку. Он вынул из кармана горсть орехов, потому что у него уже не осталось ни одного сребреника.
Старуха покачала головой:
— Не надо мне.
— Что же тебе нужно от меня? — спросил Злат.
Почувствовав в его голосе жалость, она опять уцепилась за его руку.
— Откуда ты, отрок?
— Из Переяславля Русского, что стоит на Трубеже.
— И я в той стороне родилась.
— Значит, ты полонянка?
— Не по своей воле пришла сюда.
— Половцы увели?
— Одних убили, других увели.
Злат горестно вспомнил:
— Много горя было тогда на Руси.
— Земля кровью и слезами поливалась.
— И муж у тебя был, и детей родила?