«Слабительные пилюли Перкинджи».
Чахлая женщина в ужасном, неуклюжем платье из синей холстины указала маленькой девчонке на одну из этих живых, бегающих букв.
— Видишь? Это твой отец.
— Который? — спросила девчонка.
— Вон тот, с красным носом, — сказала женщина.
Девчонка заплакала, и Элизабэт тоже захотелось заплакать.
— Ну-ну, — сказала женщина. — Видишь, как он ногами выкидывает. Гляди-ка, а?
С правой стороны на стене выскакивал огромный диск яркого, бросающегося в глаза цвета, и поминутно выступали и пропадали огненные буквы:
«Не кружится ли у вас голова?»
Потом — после паузы:
«Примите пилюлю Перкинджи».
Раздался оглушительный рев. Это была машина для объявлений:
«Если вы любите модную литературу, переведите телефон на Брэгглса, Брэгглс — великий писатель, великий мыслитель нового времени. Набьет вас мудростью до самой макушки. Вылитый Сократ, — кроме затылка: затылок у него такой же, как у Шекспира. У него шесть пальцев на правой ноге, он одевается в красное платье и никогда не чистит зубов. Послушайте его!».
Выбирая моменты, когда этот рев затихал, Дэнтон говорил Элизабэт:
— Тебе не следовало выходить за меня; я растратил твои деньги, разорил тебя, привел тебя к гибели… Я подлый человек… О, этот проклятый мир!
Элизабэт хотела возразить, но несколько мгновений не могла произнести ни слова. Только схватила его за руку.
— Неправда, — сказала она наконец. И вдруг встала, как будто вспомнив что-то.
— Пойдем, — сказала она.
Дэнтон тоже встал.
— Еще не время итти, — возразил он.
— Не туда, — сказала Элизабэт. — Сходим сначала на станцию, где мы встречались. Помнишь? На той скамье…
Дэнтон посмотрел нерешительно и сказал: