— Галим, за мной! — И Хафиз пошел искать более отлогий спуск.
Галим на секунду остановился, — снизу слабо раздался не то стон, не то подавленный смех. А может, это ему просто почудилось? Как бы там ни было, он не пошел кружным путем, как Кашиф, и не стал искать пологого спуска, как Хафиз. Он поднялся на гребень обрыва и на большой скорости устремился вниз чуть в стороне от лыжни Муниры.
Ловко приземлившись, сделал резкий поворот, отчего под лыжами вздыбился вихрь снега, он остановился около девушки.
Мунира все еще лежала, делая вид, что ушиблась.
Но, увидев, что перед ней не Кашиф, а Галим, она быстро вскочила на ноги. Ее карие глаза с заиндевевшими ресницами приняли строгое выражение.
— Ты ушиблась? — встревоженно вырвалось у Урманова.
— И не думала.
Она капризно вскинула голову и, оттолкнувшись сразу обеими палками, быстро пошла навстречу Хафизу, который во весь опор мчался к ним. У Галима было ощущение человека, которого ограбили и над которым вдобавок насмеялись.
Напряженная тревога перед спектаклем, потом радость успеха, а главное — ссора с Галимом заняли все внимание Муниры. Она ходила словно в тумане. Так бывает, когда с высокой горы смотришь вниз. Облака плывут под ногами, меняя и скрадывая естественные очертания окружающих предметов. Но мало-помалу пережитое стало терять свою остроту. И когда все более или менее стало на обычное место, Мунира поняла, что с матерью творится что-то неладное. Суфия-ханум осунулась, побледнела, веки припухли.
Как-то войдя внезапно на кухню, Мунира увидела, что Суфия-ханум, сделав вид, будто нагнулась за чем-то, украдкой торопливо вытирает слезы. Мунира прильнула к матери и с тревогой принялась выспрашивать.
— Мама, ты что-то скрываешь от меня? Плохие известия от папы?..
Суфия-ханум выпрямилась, обняла дочь и, ласково поглаживая ладонями ее виски, наконец призналась:
— Ты должна взять себя в руки… Наш папа ранен…
— Ранен? — переспросила Мунира шепотом и широко открытыми глазами посмотрела на мать, — Когда? Почему ты мне сразу не сказала?
— Пришло письмо…
Сомкнувшись, длинные ресницы мгновенно притушили глаза Муниры.
— Не надо, свет очей моих… Мы должны быть твердыми.
— Дай, мама, письмо. Я хочу сама прочесть… Папа… папа…
Все закружилось, письмо выпало из рук Муниры. Суфия-ханум мягко поддержала ее за плечи.
А к вечеру Мунира почувствовала себя совсем плохо.
— Мамочка, душенька, — сказала она, — я, кажется, заболеваю.
Когда пришла Таня, Мунира в забытьи бредила, путая русские и татарские слова: