— Ляля, неужели скоро так все мы и разойдемся по своим тропкам? — произнесла Хаджар с горечью. Она боялась потерять и эту свою, школьную, семью.
Еще не остыв от первого сценического успеха, лукаво улыбаясь каким-то своим мыслям, Ляля шутливо ответила:
— Нет, моя Хаджар, я уверена — мы пойдем большой дорогой дружбы! А Муниру, если она променяла дружбу на смазливого молодого человека, накажем по заслугам. Ведь ее противного франта просто хочется поколотить.
Хаджар посмотрела на Лялю:
— С себя, пожалуй, станется. Осмелилась же ты выйти на сцену после единственной репетиции. Все-таки, Ляля, ты молодец… Я… даже не знаю, как и сказать. Я горжусь тобой.
Польщенная Ляля засмеялась. Потом сказала серьезно:
— Нет, Хаджар, здесь не смелость. Я не хотела, чтобы класс опозорился.
— А я разве хотела? Но не смогла бы сделать того, что сделала ты, — сказала Хаджар искренне то, что думала.
— Если бы очень захотела — смогла бы.
— Нет, как бы ни захотела, мне все равно не удалось бы. Я несмелая.
Ляля неожиданно громко рассмеялась.
— Ты что?
— Очень интересно…
— О чем ты?
— Жизнь — интересная. У дэу-ани есть моя фотография, на ней я еще совсем маленькая. Грязная, оборванная. Черные кудряшки стоят дыбом. Если очень расшалюсь, дэу-ани показывает мне карточку: «Смотри, какая ты была».
— Хороший человек, Ляля, твоя дэу-ани.
— Золото, жемчужина!
Хаджар стояла, засунув руки в рукава, не ожидая никакого коварства. Вдруг Ляля толкнула ее в мягкий сугроб и сама бросилась за ней. По гулкой улице далеко разносились девичьи смеющиеся голоса. Потом Ляля подняла подругу. Они стряхивали одна с другой снег, и Хаджар, показывая Ляле свои мокрые варежки, деланно бранила ее.
— Хаджар, душа моя, не сердись на меня. Ладно?
— Сумасшедшая ты, Ляля.
— Да, я сумасшедшая, ветреная, словом, джиль-кызы. Прости меня, пожалуйста.
Когда наконец они добрались до дому, Валентина Андреевна, их учительница химии, приютившая Хаджар, была уже в постели. Боясь ее разбудить, девушки тихо разделись.