На эстраде появился Хафиз Гайнуллин и, когда зал притих, звонким голосом объявил:
— «Золотая Звезда»! Произведение ученика десятого класса Наиля Яруллина. Участвуют учащиеся десятого класса: Мунира Ильдарская, Ляля Халидова, Наиль Яруллин, Хаджар Шамсиева, Хафиз Гайнуллин…
— Ляля исполняет мужскую роль, вместо Галима, — зашептала Таня. — Он так и не пришел, и Ляля заменила его, чтобы не сорвать спектакль.
Суфия-ханум молча кивнула головой: понимаю. Она ждала появления дочери на сцене с той повышенной тревогой, которую испытывают только матери. Ей чудилось, что и другие, вот, например, ее соседки-девушки, тоже волнуются сейчас за Муниру.
Началось действие.
Когда Наиль задумал пьесу о Золотой Звезде, он имел в виду реального героя, чей портрет висел в школьном коридоре. Но стоило пьесе попасть в водоворот совместного творчества, и участники ее понемногу отошли от действительного подвига Анвара Шакирова, и каждый по силе своего воображения дополнял и возвышал его образ.
Сколько искренности, сколько молодого задора и чистых стремлений было вложено в эту пьесу!
Конечно, наивная восторженность спектакля в исполнении этих юношей и девушек, которые, играя впервые, воплощали на сцене свою мечту, не могла ускользнуть от опытных глаз Суфии-ханум, и все же она смотрела его с увлечением. Откуда-то издалека возвращалась к ней ее молодость, молодость ее Мансура. На декорации — разрисованная на совесть дальневосточная тайга. Ляля, в форме пограничника, с винтовкой в руке, зорко всматривается в даль. Заложив пальцы в рот, она соловьиной трелью дает кому-то сигнал. Но на ее зов из-за ветвистых кедров быстро выходит не красноармеец, как этого ждут зрители, а санитарка с сумкой Красного Креста — Мунира. Она легко и уверенно движется но сцене. Суфия-ханум облегченно вздыхает, — теперь она уже не боится, что дочь провалится.
После первого действия кто-то из девушек принес записку от Муниры:
«Мамочка, как получается? Не очень уж не похоже на правду?
Тебе со стороны виднее. М.».
Суфия-ханум улыбнулась и написала ответ:
«Играете хорошо. Только не смотрите все время в зал. Про зал забудьте вовсе. Держите себя свободнее».
Таня приписала от себя:
«Чудесно! Я уже влюблена в Ильдуса — Лялю».
Вернувшись со спектакля, Суфия-ханум почувствовала, что от сердца у нее немного отлегло. В ожидании Муниры она торопилась набросать свою речь на завтрашнем партийном собрании.
Отдельные подробности, которым Суфия-ханум днем, казалось, не придавала значения, припоминались в тишине ночи с поразительной четкостью. У Акбулатова и Егорова на черных спецовках — синие воротнички. Штангели у них с секундомером и в бархатных футлярах, у других слесарей они без футляра. На тумбочке перед Акбулатовым — покрытый целлулоидом настольный кален дарь. Может быть, все это мелочи, но ведь из таких мелочей и создается культурный облик передового рабочего.
Суфия-ханум и не заметила, как вернулась Мунира.
— Ой, как я устала! — проговорила девушка, по своей давней привычке ласково потеревшись щекой о щеку матери.
— Не мудрено и устать после такого дня, — сказала Суфия-ханум, задержав руки Муниры, показавшиеся ей слишком горячими.
— Может же быть у человека такой талант! — восхищалась Мунира игрой Ляли. — Стать настоящим парнем, даже свистеть по-мальчишески. Да что я рассказываю! Ты же сама видела…
— Да, она держалась молодцом, неплохо сыграла… Но уже поздно, Мунира! Что-то не нравятся мне твои воспаленные глаза, — озабоченно сказала Суфия-ханум.