То же самое он ответил начальнику караула, когда тот сообщил, что Мишка Истру набрал в рот казенных чернил.
Вместе с обмундированием Сура передал нам по пачке сигарет. Мы осмотрительно спрятали их в погоны. Там же, в погонах, хранились спички и серка.
Часов в десять пришел начальник гауптвахты младший лейтенант Кокшин. Арестованные называли его между собой «микромайором». Записки об аресте на нас еще не поступили. Однако Кокшин был в курсе дела. Он старательно обыскал нас, даже заставил перемотать портянки. К счастью, пощупать погоны он не догадался. Ничего запретного не обнаружив, Кокшин ушел.
— Закурим, друг, — сказал в своей камере Мишка. Он чувствовал себя прескверно и не понимал, почему у него в чернилах язык.
Не успел Мишка закурить, как Кокшин вдруг вернулся. Повел носом. Учуял табак. И спросил:
— Кто курит?
— Я, — сказал Мишка.
Но Кокшин, обезоруженный наглостью, прошел мимо, заглянул ко мне, потом еще в две-три камеры и только потом, сообразив, в чем дело, он подошел к Мишкиной камере и сказал:
— Значит, это ты куришь?
— Я… Только не в затяжку, — ответил Истру.
Кокшин открыл дверь.
— И папиросы у тебя есть?
— Сигареты.
— А где они лежат?
— Не скажу, — ответил Истру голосом Красной Шапочки.
— Выворачивай карманы, скидай сапоги…
Прошла минута. Я слышал пыхтение Мишки.
Он всегда пыхтит, когда разувается. Еще минута… Я понял, обыск не дал результатов.
Мишка снова закурил.
Кокшин еще дважды обыскивал его.
«Нашла коса на камень», — подумал я.
Кокшин увел Мишку в свой кабинет.