Внешне все было хорошо. Но минутная стрелка ползла по циферблату и момент кульминации приближался, как во всяком порядочном спектакле.
Он наступил тогда, когда Мишка, забыв, что он в кальсонах, откинул полу шинели и полез в несуществующий карман за папиросами.
Девушки были не настолько пьяны, чтобы не заметить этого. И не настолько трезвы, дабы сделать вид, что ничего не случилось. Тая завизжала и крикнула:
— Ну, это уж свинство. Когда он успел раздеться?..
Лиля вскочила со стула, упала на диван. И каталась в спазме дикого смеха. Вероятно, она оказалась сообразительней своей подруги.
Мишка растерянно вращал глазами. Я назвал его растяпой, схватил шапку и выбежал из квартиры.
Истру последовал за мной. Это была его вторая ошибка. В тот момент, когда он выскочил из дома, я стоял навытяжку перед раздраженным подполковником Хазовым и силился ему объяснить, почему и что я здесь делаю.
Хазов заметил Мишку и подозвал.
— Да вы пьяны… — сказал он, шмыгнув носом.
С его помощью мы добрались до гауптвахты.
Остаток ночи прошел без приключений. А утром Сура принес нам обмундирование.
— У меня родилась дочь, — сообщил Сура.
— Поздравляю, — сказал я.
— Это не мои штаны, — сказал Мишка.
— Штаны твои, — возразил я.
— Я хам, — сознался Истру. — Поздравляю тебя, Сура. Дети — это опора в старости.
— Однако, как сказал мой дед Ардаваст на 122-м году жизни, на эту опору лучше не опираться.
— Все равно поздравляю, — сказал Мишка. — Я бы поцеловал тебя, но у меня язык в чернилах.
— Скажи, когда нас кинулись искать в казарме? — спросил я.
Оказалось, что в казарме наше исчезновение обнаружили только на подъеме. Сержант Лебедь недоумевал: штаны и гимнастерка на месте, а люди как в воду канули. Расстроенный сержант позвонил дежурному по части. И доложил, что в его отделении… таинственно исчезли двое солдат.
— Ну, я бы не сказал, что таинственно, — возразил дежурный. Он возразил весело, ибо был убежден, что ни один праздник без ЧП не обходится, и любил при случае повторить это.
— Для меня все ясно как день, — сказал он сержанту Лебедю.