В полку говорили: «Трудно попасть в санчасть, а еще труднее выписаться оттуда».
Зуб мой уже давно покоился в эмалированной урне, а я по воле любопытного доктора, обнаружившего у меня бронхит, все носил больничный халат, валялся на койке и в третий раз перечитывал купринскую «Яму», единственную книгу, воистину неисповедимыми путями оказавшуюся в санчасти. Я нашел ее за печкой, среди вороха старых газет, предназначенных на растопку.
— Что читаешь? — спросила Маринка, заглянув в палату. Она уже больше не дулась и приходила ко мне.
— Книгу, — ответил я, переворачивая страницу, где какой-то дилетант пытался нарисовать голую женщину. Он рисовал ее послюнявленным химическим карандашом, оставив для потомства отпечатки грязных пальцев.
— «Яма», — прочитала Маринка. — Санкт-Петербург… Такая старая. Можно мне посмотреть?
— Здесь нет картинок.
— Все равно.
— Нельзя.
Я отстранил руку. Маринка сделала вид, что не интересуется книгой. Спросила:
— Ты принимал таблетки?
— Принимал.
— Скажи, эго правда, что художники рисуют обнаженных людей.
— Все великие и невеликие художники поступают именно так.
— Но ведь стыдно…
— Предрассудки, — ответил я. — А почему ты этим интересуешься?
— Просто хочу все знать.
— В Ленинграде есть Эрмитаж. Музей в общем такой… Там много любопытного.
— Зайду при случае, — пообещала Маринка и вдруг, изогнувшись, выхватила книгу и, как юла, завертелась по комнате.
— Ха-ха, — смеялась она, размахивая книгой.
Книга распахнулась, и, конечно, на той самой странице. Так бывает всегда.
— Твои художества? — спросила Маринка, разглядывая рисунок.
— Ну, допустим…