Капитан на несколько секунд задумался, с удивлением пожал плечами…
— Пока наверх пробиваешься, об этом не думаешь. Живешь от стрелки к терке. Планируешь, договариваешься, обеспечиваешь, организуешь, пацанов в страхе божьем держишь, чтобы берега не теряли… Хорошо, ладно, выпер можно сказать, на вершину успеха. И куда мне это счастье? В кадушки солить?
Ведь что интересно! Вот тогда, в молодости… С одной стороны, все советские маразмы видел и понимал. А с другой стороны — причастность к великому. И нигде они друг с дружкой не пересекались. Прямо, как два параллельных мира какие… А ты вроде как и там, и здесь. Одной ногой в говнах советских. А другой — в великом передовом отряде человечества. И ни говны советские это великое не пачкают, ни великое их окончательно искоренить не может. Вообще никакого касательства друг к другу! Вот как такое может быть?
Господин Гольдберг с каким-то новым интересом поглядел на своего спутника, чему-то утвердительно кивнул и, будто совершенно понятное и давно известное, буркнул:
— Кант. Шестое доказательство.
Иль-де-Франс, Замок Иври, 27 января 1199 года
— … Кант, шестое доказательство, — спокойно, как нечто давно известное, вымолвил господин Гольдберг в ответ на странное признание своего сокамерника.
— Чего-чего? Причем тут Кант, какое доказательство? Ты, Доцент, себе мозги холодной водой не простудил?
- "Мастера и Маргариту" смотрел?
— Чего это — смотрел? И читал тоже! — ожидаемо оскорбился господин Дрон.
— Ну, стало быть, беседу на Патриарших помнишь. "Он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство" А?
— Ну, помню. А причем тут это?
— Да вот притом. Кант, это знаете ли..! Хотя, тему-то еще Давид Юм замутил.
— Чо за перец?
— Был такой шотландский философ. Пишет он, бывалоча, свой "Трактат о человеческой природе", а сам все жалуется. Дескать, никакой логики нет у всех прочих философов. Читаешь их — пока толкуют об устройстве природы, о Боге, все вроде нормально. Но глазом не успеешь моргнуть, как они уже начинаю расписывать, что и кому ты в связи с этим должен. Как должен поступать и что должен делать. А с какой, спрашивается, стати?! Ведь из суждений существования никак не выводятся суждения долженствования…
— Так, а это переведи, будь человеком, на нормальный язык.
— А чего переводить, все вроде ясно. Скажем "огонь — горячий", а "апельсины — сладкие". Согласен?
— Ну…
— Это — суждения существования. Типа, как что существует и как обстоят дела в мире. Но следует ли отсюда, что ты должен отдергивать руку от огня и жрать апельсины коробками?
Господин депутат задумался, но ненадолго, буквально на пару секунд.
— Хе, а ведь не следует. Хочешь — отдергивай, хочешь — не отдергивай, твои проблемы. Только рука не дура, и сама отдернется. А так, да — ничего и никому не должен.
— Во, так и есть. Из того, что огонь горячий, никак не вытекает твоя обязанность отдергивать от него руку. Рука, если что, и сама отдернется. А можешь и не отдергивать — опять-таки все на твое усмотрение. То есть, просто так, из положения дел в мире никак не может вытекать, что ты что-то должен делать. И вообще — что ты что-то кому-то должен.