— Именно так, мессер. Однако этим они и не подумали ограничиться.
— Вот как, — удивился дож, — и чем же еще монахи могут помочь Господу нашему в деле охраны Ричарда? Святыми молитвами?
— Я вполне допускаю, — склонил голову мессер Сельвио, — что монахи усердно молятся за здравие короля-рыцаря. Но, увы, кроме этого они очень быстро заткнули все дыры, которые имелись в системе охраны воинственного монарха. Телохранители Ричарда — безусловно, храбрые воины, но их опыт был бы скорее полезен при штурме крепостных стен, нежели в тонком искусстве охраны коронованных особ.
Сегодня их пробелы в этом искусстве, — продолжал тем временем Сельвио, — сполна компенсированы прибывшими святыми отцами. И я могу с уверенностью утверждать, что ни яд, ни кинжал в обозримом будущем Ричарду Плантагенету не угрожают.
— Да что это, черт бы их побрал, за монахи такие?! — взорвался, наконец, мессер Дандоло.
— Иоанниты.
Давно, очень давно не слышал Святой Марк столь цветистых выражений, как те, что выплескивались сегодня в его адрес, в адрес все четырех евангелистов, двенадцати апостолов, а также в адрес Господа нашего и его непорочной матери девы Марии!
Любой посторонний слушатель услышал бы в богохульных проклятиях, обильно раздаваемых старым дожем, лишь гнев благородного сеньора, столкнувшегося с непреодолимым препятствием своим планам. Во всяком случае, именно так воспринял достойный Сельвио неистовую ругань своего господина. И лишь самому дожу да, вероятно, еще Господу было известно — сколько было в ней намешано гнева, а сколько облегчения. Неприятного, совершенно неуместного, да просто отвратительного — но облегчения!
Наконец, буря утихла.
— Стало быть, Иннокентий сумел договориться с магистром Донжоном о передаче Ричарду на какое-то время части его личной гвардии? Да, это очень осложняет дело, — успокоившийся дож в задумчивости потер некстати занывшие виски. — И что же, теперь Господь хранит английского короля от всех неприятных неожиданностей?
— Я этого не говорил, мессер. — Сельвио чуть заметно улыбнулся. — У меня есть несколько мыслей относительно путей божьего промысла, но они требуют дополнительной проработки. Позвольте сейчас не останавливаться на них подробно.
— Хорошо, — дож еще раз потер виски. — Погода, похоже, все же меняется. А что там с графом Тибо?
— О, мессер, здесь я не предвижу абсолютно никаких затруднений! — мессер Сельвио сокрушенно вздохнул. — Сколько достойнейших молодых и полных сил людей во цвете лет покидают наш мир…
На следующий день.
Риальто, Венеция, Площадь св. Марка 21 октября 1198 года,
Грозовые тучи, пришедшие с южных склонов Альпийских гор, как будто ватным одеялом накрыли Лагуну. Низко висящее темное марево, ворочаясь, клубясь и взрываясь, отгородило центральный архипелаг от побережья, от моря, от осеннего солнца, садящегося в это время куда-то в сторону Падуи.
Разразившаяся буря ничем не напоминала те легкие средиземноморские грозы, что за пятнадцать-двадцать минут выплескивают свой гнев и тут же уносятся неизвестно куда. Оставляя после себя лишь омытый дождем, прозрачнейший воздух и солнечные блики на поверхности воды.
Сегодняшняя гроза бушевала долго и тяжело, сотрясая землю близкими раскатами грома. Площадь Святого Марка опустела. Стража Дворца дожей попряталась от разъяренной стихии в караульное помещение. Даже неизменных соглядатаев мессера Сельвио, и то нигде не было видно.
Однако Никколо не боялся грозы. Нет, не боялся! В конце концов, ему уже двенадцать, и он вполне взрослый. И что с того, что из-за худобы и маленького роста никто не дает ему больше девяти? Подумаешь, пусть только попробуют…!
Да и что ее бояться, этой грозы? Ну, подумаешь, намокнешь! Как намокнешь, так и высохнешь потом. А гром и молнии — их тоже бояться нечего. Симон-Аквилеец однажды все ему о них рассказал. И Никколо теперь хорошо знал, что душа того, кто попал под молнию, сразу же напрямик отправляется в Рай. Минуя даже Чистилище. Недаром Симон каждую грозу выходил под дождь и пытался ее поймать. Другого-то пути попасть на Небеса у старого вора точно не было.
К шайке Аквилейца Никколо прибился через несколько месяцев после того, как их бродячий цирк был вырезан и разграблен одной из тех банд, что в изобилии водятся в каменоломнях, под самыми стенами Рима. Мама и папа, цирковые акробаты, погибли сразу. А маленький Никколо, уже начавший выступать в семейных номерах, сумел вывернуться из скользких от крови лап убийцы и бросился наутек. Он бежал, бежал, пока грудь не начала разрываться, а в оранжевом воздухе не поплыли черные точки…
Потом было несколько месяцев скитаний. Иногда Никколо удавалось что-то выпросить у прихожан рядом с многочисленными церквями Вечного Города. Правда, оттуда его всегда очень быстро сгоняли местные нищие. Нередко получалось что-нибудь стянуть из подвалов тех трактирщиков-ротозеев, что сэкономили на решетках для вентиляционных отдушин. Ну, а когда ничего не попадалось, всегда выручали горы объедков, сваливаемых неподалеку от тех же трактиров.