— Ну, за тысячу серебряных денариев чего бы и не пожать! Только ты все-таки встань с подветренной стороны, — и Роже снова расхохотался, как будто не его люди всего час назад были почти поголовно истреблены таинственными монахами.
Наконец, рукопожатие скрепило примирение двух достойных тружеников лесных дорог, и Винченце, взяв в повод коня, отправился в сторону виднеющейся вдалеке между деревьями колокольни.
— И что за дрянь носит на пальце этот ломбардец! — пробурчал Роже, слизывая с оцарапанной перстнем Винченце ладони капельку крови. — Даже заусенцы убрать не мог!
Разбойник направился к стоящему у дерева коню, когда дыхание вдруг перехватило. Грудная клетка почему-то перестала подчиняться приказам мозга и замерла без движения. Колени тем временем сами собой подкосились, и, повернувшись в падении вокруг своей оси, Роже успел увидеть стекленеющим взором заботливо склонившееся над ним лицо купца.
"Перстень…!" — запоздало понял Роже. И милосердная тьма приняла его грешную душу…
Спи спокойно, дорогой Роже! Ты свое от Винченце Катарине уже получил. А вот нашим героям, прибывшим сюда из двадцать первого века, еще не раз и не два придется встретиться с ним на узких дорогах средневековой Европы. И чем закончатся эти встречи, неизвестно пока даже мне самому…
Нормандия, Мант, 25 января 1199 года
Слава Господу Богу и доброму отцу Бернару! Вчера по прибытии в городок весь личный состав кортежа графини Маго поселился в приюте для пилигримов при церкви Святой Анны. По договору о перемирии между Филиппом и Ричардом Мант объявлялся свободным от присутствия чьих бы то ни было войск, так что господа попаданцы настроились на времяпрепровождение спокойное и тихое. С самого утра юная графиня умотала на целый день куда-то с визитами, прихватив с собой весь свой эскорт. А господа индийские колдуны оказались предоставленными сами себе. И отец Бернар предложил своим новым знакомцам провести этот день в самой настоящей городской бане.
— Ну, в приюте, конечно, тоже есть своя мыльня, но разве можно сравнивать! — Святой отец презрительно наморщил нос. — Жалкая дюжина деревянных кадушек, тоже мне, мыльня! Нет, прекрасные сеньоры, мантийские бани, они, знаете ли, на весь округ одни такие. Да вы и сами увидите. Тут совсем рядом, два квартала всего…
Что тут сказать, государи мои, мантийские бани внушали! Среди скромных двухэтажных домиков под черепичной кровлей местный храм чистоты выделялся, как круизный суперлайнер среди портовой корабельной мелочи. Классический римский портик (говоря откровенно, целиком стянутый практичными римлянами у беспечных греков), крытая колоннада, правда, ни разу не мраморная, а явно какой-то местный камень. Искусно вырезанные барельефы моющихся граждан вперемежку с запечатленными в камне водными струями и разнообразными кадушками, все это не оставляло ни малейших сомнений в назначении заведения.
Сбоку от входной двери всех жаждущих приобщиться дарам гигиены встречал большой деревянный щит, покрытый какими-то письменами. Господин Дрон попробовал вчитаться, и тепло умиления щедро окропило депутатское сердце. Это были правила пользования банями. "Ну, совсем, как у нас, ничего не меняется!"
Начертанный черным, с золотой отбивкой, шрифтом на светло-коричневом фоне, сей достойный образец средневековой административно-правовой регламентации гласил:
"Мужчины пусть идут в баню сообща во вторник, четверг и субботу. Женщины идут в понедельник и в среду. Евреи идут в пятницу и в воскресенье. Ни мужчина, ни женщина не дают больше одного денье при входе в баню; и слуги, как мужчин, так и женщин ничего не дают. И если мужчины в женские дни войдут в баню или в какое-либо из зданий бани, пусть платит каждый один су. Также платит один су тот, кто будет подглядывать в бане в женский день. Также если какая-либо женщина в мужской день войдет в баню или будет встречена там ночью, и оскорбит ее кто-либо или возьмет силой, то не платит он никакого штрафа и не становится врагом; а человека, который в другие дни возьмет силой женщину или обесчестит, надлежит сбросить"
Ни почтенный депутат, ни подтянувшийся следом историк-медиевист не решились уточнить у доброго отца Бернара, куда именно надлежит сбросить дерзкого нарушителя правил. И так было понятно, что ничего хорошего его в связи с этим сбрасыванием не ждет. Так что, заплатив причитающиеся с них серебряные монетки, все трое вошли внутрь.
Внутри находился рай.
Нет, добрый мой читатель, ты вправе, конечно же, иметь собственное мнение о рае. Но для наших путешественников после многочасовой тряски, после холода и слякоти зимней дороги рай был именно тут — в банях французского Манта. Струи теплого парного воздуха размягчали душу, вода горячих бассейнов призывно пузырилась, а теплые каменные полки так и манили возлечь. И чтобы уже не вставать совсем!
Заплатив еще по серебрушке дюжим банщикам, все трое так и поступили. То есть, возлегли. А банные служители принялись их намыливать, тереть, поливать, разминать мышцы, выкручивать в разные стороны суставы, совмещая мытье с добрым массажем. Мало того, отец Бернар потребовал от банщиков принести какую-то мазь с совершенно непроизносимым названием. Ею после мытья и массажа начали умащивать многострадальные седалища наших героев. Мазь жутко щипалась и отвратительно пахла, но зато, как впоследствии выяснилось, на следующее утро можно было вновь почти безболезненно размещать упомянутые органы в седлах.
Затем отец Бернар, вот ведь счастливчик, удрал от своих спутников, дабы помокнуть в горячих бассейнах. Пришельцам же, заляпанным в самых нескромных местах бурыми потеками лечебной мази, ничего не оставалось, как довольствоваться теплыми камнями банных лежанок.
— Я вот только одного не понимаю, — начал делиться плодами культурного шока ошарашенный Капитан. — У нас, в двадцать первом веке, все это заведение называлось бы, зуб даю, турецкими банями. А тут-то оно откуда? Где турки, и где Франция?
— Э-э, батенька, — покровительственно протянул разомлевший историк-медиевист, — вы находитесь, натурально, во власти досадного недоразумения. Все, что сделали турки в области банно-прачечного хозяйства, так это донесли до наших дней культуру римских бань. С коими познакомились в завоеванных ими византийских провинциях. Так-то у степняков-кочевников баням откуда взяться? Вот и здесь, во Франции, да и по всей Европе, бани еще с римских времен стоят.
— А как же церковь? Вроде как возражать должна. Типа, кто заботится о теле, тот забывает о душе…
— Ой, да оставьте ваших глупостей! Вон, гляньте, как отец Бернар в бассейне резвится.