— Молчи, Кайр! Все твои слова знаю наперед. Вот только никому другому этот конец дороги не удержать.
Ибо сказано у Матфея: "…где будет труп, там соберутся орлы"…
Большой, черно-рыжий ястреб-бородач, оттолкнувшись ранним утром от нагромождения камней, собранных здесь когда-то этими двуногими и превращенных ими в огромную рукотворную пещеру, лениво парил в восходящих потоках, наблюдая за копошением внизу. Движущееся стадо двуногих он приметил почти сразу и теперь терпеливо ждал. Эманации смерти, дрожащие и пульсирующие над ним, были хорошо видны с километровой высоты. Словами это не объяснить — тот, кто живет и питается смертью, видит ее без слов, а другим все равно не понять.
Вот стадо вытянулось длинной тонкой змеей, и темные переливы над ним задрожали еще отчетливей. Бородач довольно пискнул и начал постепенно снижать высоту.
Скоро будет пища. Много пищи…
Анри де Клемана, шедшего во главе французского войска сразу следом за копьем Гильома де Бара, не покидало ощущение, что с самого утра их ведет вперед чья-то злая воля. Она направляла их путь, делая недоступными одни дороги, и оставляя открытыми другие. Копье де Бара, ранее служившее авангардом, на этой узкой дороге практически слилось с основными силами, и теперь было просто не разобрать — кто тут авангард, и где здесь арьегард. Про фланговое охранение и вообще оставалось только молчать.
Когда в сотне шагов, почти прямо перед носом Гильома и его латников, со скрипом повалились огромные деревья, а стрелки, появившиеся между ветвями упавших исполинов, встретили французов дружным арбалетным залпом, стало ясно: предчувствие его не подвело.
— Тревога!!! — на пределе сил вскричал он, и трубач, не дожидаясь команды, огласил заросли жутковатым воем окованного медью рога. Заволновавшиеся кони было загарцевали, требуя движения, но тут же и начали оскальзываться на скользких бревнах настила.
— Матье, на твоей сотне личная охрана короля! — крикнул маршал проскочившему вперед Монморанси. — Всем спешиться! Щиты к лесу! Стену!!!
Это было более чем вовремя. Летевшие из леса арбалетные болты уже сняли первую жатву, и даже поболее, чем те, что свистели со стороны лесного завала. А ведь все только начиналось.
— Карл, Гуго, Луи, мессиры, атакуем завал! — Яростно оскалясь, де Клеман рванулся вперед, приняв на щит сразу пару болтов. — Приготовить веревки, привязываем стволы к лошадям, нужен проход!!!
К лошадям! Легче было сказать, чем сделать! Несколько благородных животных уже бултыхались в трясине, быстро погружаясь все глубже и оглашая поле битвы отчаянным ржанием. Еще с десяток лежали, утыканные болтами, и своими телами перегораживали дорогу тем, кто шел сзади. Да и люди… Похоже, часть стрелков в лесу забралась на деревья, так что выставленная стена щитов не очень-то прикрывала тех, кто атаковал баррикаду. И все же, несмотря ни на что, все новые и новые бойцы — прежде всего рыцари, затянутые в кольчуги двойного плетения — добирались до завала. И там, среди ветвей уже сталь звенела о сталь.
А болты все летели, неся подлую, предательскую смерть тем, кто пытался сразиться с защитниками завала грудь в грудь, меч к мечу…
— …разгром… — мелькнуло в голове у яростно прорубающегося вперед де Клемана, — нужно спасать короля… Теперь только спасать короля!!! Монморанси! — уклон, отбив, и острие его меча вонзилось под подбородок яростно нападавшего рыжеволосого ублюдка, — ждешь со своей сотней, пока освободим проход, — ах ты, паску-у-да, на-а-а! — и уводишь короля в Жизор! Курсель и Бури наверняка в руках анжуйцев! Уходите в Жизо-о-р!!! — губы сомкнулись, маршал пружинисто принял летящий сверху топор на нижнюю часть меча, оттолкнул его и продвинулся еще на один шаг вперед.
Да здесь был разгром. Но это был просто разгром. Настоящий же ад раскрыл свои объятия тем французам, что шли в конце колонны. И звали его Ричард Львиное Сердце. Первой жертвой его таранного копейного удара стал Ален де Руси. Нет, подставленный под удар щит, обильно обитый крепким железом щит — выдержал удар. Но не было на свете человека, кто принял бы выплюнутую острием копья ярость и мощь гигантского жеребца и его исполинского всадника — и остался при этом в седле. Мессир де Руси рыбкой вылетел из седла, перевернулся в воздухе, еще два раза перекатился по земле и, ударившись о корневища дерева, неподвижно застыл. Лишь хриплое дыхание, вздымающее кровавые пузырьки изо рта, говорило, что рыцарь еще жив.
А Ричард уже выхватил меч и с мстительной радостью ринулся на следующую пару невольно шарахнувшихся от него рыцарей. О, ему было за что мстить! За подлое пленение, когда он, могущественнейший защитник Святой Земли, был схвачен и закован в железо якобы "христианскими" государями. За украденные и разоренные в отсутствие хозяина земли его державы, которые он вынужден уже пятый год отбивать у подлого вора — короля Франции. Гнев, ярость и свирепая радость вовсе не слепили его, но, наоборот, делали разум кристально чистым, реакцию молниеносной, а удары неотразимыми. Один вид короля вселял ужас, тот самый, о котором долго еще будут рассказывать своим детям и внукам сарацины, уцелевшие в битвах на Кипре и под Акрой, при Арсуфе и Аскалоне.
Воины французского арьегарда пытались было организовать сопротивление, но продолжавшие лететь из леса арбалетные болты сводили все их попытки на нет. Шаг за шагом отступали они назад, хотя, казалось, и отступать-то было некуда — все пространство сзади забито спешившимися и сбившимися в неуправляемую кучу французами. И, тем не менее, человеческий таран во главе с королем все дальше и дальше вдавливал эту массу в кишку лесной дороги. Французы отступали, теряя убитых и раненных.
Уставшего короля сменили на острие атаки Уильям Маршал и Балдуин де Бетюн. Им на смену встали Андре Шовиньи и Мартоломью де Мортимер. Снова король. За ним Гийом де л"Этан и Юг де Вильнёв, Анри ле Тайс и Джеральд де Ферниваль, опять Ричард… Казалось этой медленной и неумолимой атаке не будет конца.
Однако конец все же наступил. Внезапно обнаружилось, что вместо человеческого месива за спиной группы рыцарей, непосредственно отражавших атаки анжуйцев, осталась лишь пустота. Воинам авангарда — кто уж там теперь был у французов вместо выбитого начисто копья де Бара — все же удалось растащить завал. И теперь остатки французского войска вытекали в образовавшуюся прореху, устремляясь вслед за уводившей короля прочь сотней Монморанси.
Бешенная скачка, казалось, полностью ускользала от внимания Филиппа-Августа. Нет, тело привычно делало свою работу. Ноги все так же крепко обнимали бока вороного испанца, а живот и спина пружинили, облегчая коню его размашистый галоп… Вот только разум, застыв на одной единственной мысли еще в самом начале атаки, никак не мог сдвинуться с нее. И поэтому просто отказывался реагировать на все, что происходило вокруг.
"За что, Господи, — билось в его голове, — за что караешь Ты Францию? Почему одним даешь Ты все, а другим — ничего? Почему от державы Карла Великого остался всего лишь один королевский домен — да и надолго ли? — а империя проклятых анжуйцев пухнет, как на дрожжах? Почему даруешь милость свою тем, кто искусен в войне, а не тем, кто искусен в мире?…
Ох, — перебила эту мысль другая, — а кто же закончит в Париже тротуары мостить, ведь забросят без меня, как есть забросят… на городском рынке снова бандиты и разбойники поселятся… И Луврскую башню не успел достроить…