— Я помню.
— … и теперь вовсю рассылают по княжеским дворам самые постыдные кусочки оттуда.
— Чьих рук дело — известно?
— Достоверной информации получить пока не удалось, — человек в сером пожал плечами, — но по некоторым косвенным признаком можно предположить, что это дело рук старой Алиеноры…
— Ха, старой, — усмехнулся Дандоло, — да матушка короля Ричарда еще нам всем сто очков вперед даст.
"Алиенора…" — Движения старого дожа замедлились, взгляд слепых глаз ушел в себя, откуда-то изнутри всплыли давно забытые — так думалось — воспоминания сорокалетней давности, когда он был еще молод и силен, а глаза видели все до самого горизонта…
— Мессер..?
— Что… Ах, да… Ну, и что там рассылают сторонникам Филиппа?
— Особенно популярен вот этот фрагмент. — Человек в сером взял в руки небольшой кусок пергамента и начал читать. — "Мы, божьей милостью римский король Филипп, обещаем, что будем верным помощником короля Франции Филиппа против короля Англии Ричарда, против графа Оттона — его племянника, против графа Фландрии Балдуина, против архиепископа кельнского Адольфа и против всех его врагов в любом месте и в любое время…"
Негромкий смех старого дожа прервал докладчика.
— А-ха-ха-ха… Нет, каково? "Будем верным помощником короля Франции!" И вот это вот — будущий император?!
— О, мессер, это еще что! Вот когда он там далее обещает преследовать любого из своих вассалов, если тот причинит вред королю Франции, и что он заставит виновного возместить ущерб…
— Да, могу себе представить! Полагаю, по княжеским дворам стоит зубовный скрежет и проклятья в адрес Филиппа Швабского, навеки опозорившего таким договором императорское достоинство. Всем нам урок, милейший Себастьяно, тотчас уходить в сторону, если среди наших врагов оказывается женщина. Особенно, такая женщина… Это все по делам в Империи?
— Ну, если не считать денег, начавших поступать из Англии Оттону. Король Ричард не оставляет заботами племянника. Так что, стекающиеся к Оттону отовсюду наемники очень скоро уравновесят преимущество Филиппа в рыцарской коннице. Брабантские и гасконские арбалеты, знаете ли, чертовски ловко дырявят даже самую лучшую кольчугу… Наш сладкоголосый миннезингер фон дер Фогельвейде, чей язычок столь же остр, сколь сладок голос, недавно высказался в Штутгарте, где он провел Рождество Святого Иоанна Крестителя. Дескать, Иннокентий одной короной увенчал двух алеманов, чтобы помочь немецким землям разоряться, казне же папской наполняться…
— Ну, и славно. Чем дольше они будут пускать друг другу кровь, тем спокойнее будет здесь нам, на побережье. А касаемо казны — не только Иннокентий знает, откуда у кошеля завязки растут… Что на западе?
— О, здесь все по-прежнему. Король Ричард, даже не закончив отстраивать Шато-Гайар, начал отвоевывать у Филиппа-Августа свои владения в Нормандии, которые тот прихватил, пока Ричард гостил в плену у Генриха. И так увлекся, что, пожалуй, через три-четыре месяца упрется носом в стены Парижа. Которых, в общем-то, по большому счету как таковых еще и нет. Так что, никто не удивится, если к анжуйским, аквитанским и нормандским владениям Плантагенетов прибавится королевский домен Иль-де-Франс. В общем, здесь драка в самом разгаре, а всех послов Иннокентия с мирными предложениями Ричард гонит прочь чуть не пинками!
— Прекрасно! — хищная ухмылка слепца была едва различима, но и не увидеть ее было невозможно. — Что по деньгам?
— Наши люди при дворе Филиппа-Августа уже передали его просьбу о кредите. Готовим караван с серебром. Кроме того, в этом месяце им был издан указ, позволяющий евреям невозбранно селиться по всей территории королевства и обещающий королевское покровительство и защиту их вероисповедания.
— Ну, разумно. Сразу денег это ему не даст, но в перспективе… Что Ричард?
— Пока нет, мессер. Его войско весьма успешно наступает. Так что, ему пока хватает военной добычи. Да и, откровенно говоря, денежные поступления из Англии и с его континентальных владений весьма велики. Если не считать басилевса ромеев, Ричард, без сомнения, самый богатый из европейских государей. Так что, до наших кредитов дело, боюсь, может и не дойти.
— Ладно, время терпит. Никуда он не денется. Главное, чтобы не снюхался с Иннокентием. Все остальное — неважно.
— Мессер, позвольте вопрос.