Я сидел тогда под этими деревьями не в силах шевелить ни руками, ни ногами, мечтая лишь о прохладном душе, а Христенко тем временем, перепрыгивая через ступеньку, мчался к себе в кабинет на второй этаж к селектору. В тот день мы побывали во многих совхозах района и области, всюду расспрашивая, пощадила ли засуха хоть один гектар с хлебом. Вести были неутешительные, и я, сидя потом под карагачами, слышал через открытое окно директорского кабинета, как Христенко щелкал кнопками селектора, вызывая начальников отделений: «Сколько? Шесть центнеров с гектара? — как бы удивлялся он. — Вы с ума сошли! Во втором отделении по десять собирают».
Но я-то знал, что и во втором отделении дела обстоят не так, как хотелось бы. Там действительно собирали по десять центнеров с гектара. Но и это было на три центнера меньше, чем должно быть по плану. Но в то же время это было рекордом не только в СХОС, но и в районе и области.
Много хлеба пожгло в тот год знойное солнце Казахстана. Мы не раз встречались и разговаривали с хмурыми директорами и агрономами совхозов, которые как бы в знак оправдания показывали на потрескавшуюся землю, брали ее комья в руки и, без труда кроша одними пальцами, превращали в обыкновенную пыль. И я удивлялся: как вообще такая земля без капли влаги могла плодородить? Не убыточно ли здесь, в неорошаемой степи, сеять зерно на все восемьдесят процентов из ста, зная, что лето снова будет без дождей, а значит, и поля без урожая? В ответ хлеборобы лишь устало и снисходительно улыбались, оставляя все мои вопросы без ответа. Только гораздо позже понял я причину их молчания. Понял, что обращался с дилетантскими вопросами. Понял, что хлеб в этой безбрежной жаркой степи сажать стоит только потому, что это хлеб. И пусть несколько прошлых лет были неурожайными, и, может быть, и следующие годы тоже не принесут много зерна, но и впредь каждый год трактора с сеялками по весне выйдут в поле, и хлеборобы начнут новую битву за хлеб. Ибо по хлебному запасу страны, который ничуть не дешевле запаса золотого, также судят о престиже, силе и могуществе государства. Что может быть на свете дороже хлеба? Ничего. Хлеб — всему голова. И какой бы ценой он ни выращивался в степи, но этот казахстанский миллион был гораздо дешевле и, самое главное, вкуснее того, который наши суда привозили из-за границы. И в прямом, и в переносном смысле слова (доказано учеными, что казахстанская пшеница, содержащая от 14 до 18 процентов белка, 28–34 процента клейковины, обладающая стекловидностью от 95 до 100 процентов, является одной из лучших в мире).
Тогда, очутившись впервые в казахстанской степи, я многое понял, но не мог взять в толк одного: неужели бессильна наука, неужели ничего нельзя сделать, чтобы колосья не гибли на корню? Ведь так часто говорилось, что люди покорили степь, что человек является богом и царем природы… А в это время стихия без труда выжигала целые зерновые поля. Конечно, с оптимизмом говорилось и о проектах орошения степных земель, которые были где-то совсем уж на подходе. Вот-де скоро, совсем скоро ученые разработают технологию искусственного образования дождевых туч над казахстанскими степями или по крайней мере осуществят их перегонку из других районов страны. Другие говорили, что вот-вот уже то время, когда человек повернет сибирские реки вспять — прямо на степные поля. Третьи были уверены, что не за горами день, когда буровики пробурят многокилометровые скважины прямо в степи и целебная, богатая подземными солями вода превратит засушливую землю в плодородные долины. Конечно, все это было еще не вода, а лишь чистой воды фантазии. И пока одни грезили необычайными проектами, ученые из СХОС уже пытались рассчитать, как бы подольше удержать ту немногочисленную влагу, которая впитывалась в землю после снеготаяния и скудных дождичков. Эти работы были куда реальнее. Да и сам директор станции не витал в облаках, а занимался делом.
Километрах в трех от СХОС строители тянули нефтепровод на Чимкент. И хотя стройка называлась ударной, высоких темпов ей как раз и недоставало. Мощнейшая землеройная техника часто простаивала. И все это время у директора душа болела: такие б трактора, да на строительство плотины. Однажды не выдержал, поехал к строителям с поклоном. И когда те, заглушив двигатели, вылезли из кабин, чтобы часок-другой полежать на солнышке — на этот раз в ожидании стройматериалов, — Христенко попросил: «А что, ребята, не устроить ли субботник? Помогите нам, крестьянам. В долгу не останемся». Ну, а почему бы не помочь? После этого разговора строители каждый день с пользой загружали технику, переграждая Нуру степной землей, а администрация СХОС рассчитывалась с трактористами по существующим расценкам. В обоюдном сотрудничестве никто внакладе не оказался. В общем Христенко проявил, как мы любили говорить, социалистическую предприимчивость. Ту самую предприимчивость, о которой многие директора совхозов не забудут упомянуть на трибуне одного из совещаний или конференций — и только. Плотина же была построена. Построена в рекордные сроки: сельскохозяйственной подрядной строительной организации воздвижение такой дамбы обошлось бы больше чем в год. Строители ударной стройки успели построить сооружение за два летних месяца в свободное от «ударной» работы время. На Нуре была воздвигнута плотина, о которой люди мечтали со дня рождения поселка. Высотой в тридцать с лишним метров, шириной за сорок, с запасом воды в пять миллионов кубометров.
Конечно, нашлись завистники, которые тут же дали соответствующий комментарий деятельности директора станции. Дескать, ему, Христенко, помог лишь счастливый случай. А что делать тем руководителям хозяйств, у которых не то что плотины с запасом воды нет под боком, но и ни реки, ни озерца на многие километры вокруг.
— Правду говорят, — выбрав однажды время, когда Христенко был в расположении духа, спросил я, — что высокие урожаи в СХОС только благодаря плотине и реке?
— Правда, — ответил Александр Федорович. — Отчего же не правда? Вся земля, которую мы отвели на эксперименты научным работникам, а также часть лугов с кормовыми травами орошается водой из плотины. Это примерно двадцатая часть наших земель. Да неужели ты думаешь, что я не провел бы оросительную систему на все зерновые поля, если бы воды в плотине скапливалось в достатке?
Я знал: коллектив станции год за годом выдерживает суровые экзамены. Весной и летом земля трескается от палящей жары, но урожаи у Христенко на полях всегда стабильны. Пусть иногда с некоторым недовыполнением плана сдачи хлеба государству, но, как правило, вдвое больше, чем в других хозяйствах.
А в пику наговорщикам и завистникам он как-то на одном из областных совещаний директоров совхозов от имени своего коллектива попросил выделить самое отстающее хозяйство, чтобы сезон-другой поработать вместе, помочь соседям правильно делать вспашку, вовремя сеять, по новой технологии ухаживать за растениями и, наконец, быстро убрать урожай. Одним словом, станция, со слов директора, обязалась взять отстающих на буксир.
В областном управлении согласились. И когда такой слабенький совхоз выделили, многие хозяйственники в области с ехидцей посмеивались: ну что, мол, неугомонный Христенко выпросил на свою шею подшефных… совхоз имени Абая, который находился в трехстах километрах от опытной станции. Впрочем, и друзья качали головами: помыкаешься ты теперь, Александр Федорович. На такое расстояние не так просто перебросить трактор или комбайн, да и специалистам ездить в такую даль не всегда сподручно.
Можно было отказаться — никто бы слова не сказал. Но Христенко этого делать не стал. Только одного не мог понять: почему в подшефные дали самый дальний совхоз, когда и рядом в округе немало таких, что не отказались бы ни от помощи, ни от научной поддержки. Ну да ладно. Начальству, как говорится, виднее, и Христенко взялся за возрождение отстающего хозяйства с такой неутомимой энергией и оптимизмом, что многие только диву давались. Он работал по испытанной агротехнике: произвел обработку паров, что никогда в совхозе имени Абая не делалось. Подошло время — вспахал поля, выждал дни наиболее благоприятные для сева. Директор подопечного совхоза несколько раз подходил к Христенко и обреченно говорил: «Зря столько сил тратишь, Федорович, не будет хлеб здесь расти. Ты только посмотри, посмотри на землю, ведь сплошные солончаки. Эти поля только под пастбища и годятся». Христенко скупо отвечал: «Попробуем», а про себя думал: коли в степи чернозем искать для сева, то останется степь невспаханной.
Так все лето и разрывался на два фронта. И вот дело подошло к жатве: колосья в подшефном хозяйстве налились тяжестью, как и на полях опытной станции. Что даст уборка? Наконец комбайны вышли в поле, и он сутками сидел в кабинете около селектора. У себя на полях станции с первых дней жатвы начали собирать по 12,5 центнера с гектара. Что ж, хотя и не дотягивали до плана всего лишь полцентнера, но эта цифра была почти в два раза выше, чем в других хозяйствах. Но как дела в совхозе имени Абая? И вот из селектора раздалось: «Александр Федорович, пока собираем по 12 центнеров. Больше тут никак не возьмешь… — и после паузы добавили, — и меньше тоже не будет!» В тот год с подшефных полей хлеба сняли в шесть раз больше, чем собирали в прежние времена.
Корреспондентов понаехало пропасть. Из области телефонные звонки покоя не давали: ай да Христенко! Ну надо же, как везет! Приглашали выступить в районе, области: не скрывай, мол, секретов, поделись опытом. А он и не отказывался — не в его это правилах. И не в правилах СХОС. Забегу немного вперед и скажу, что после того случая директора многих совхозов позаимствовали у опытной станции расчеты внесения минеральных удобрений, переняли опыт по подготовке паровых полей к будущему севу, упорядочили нормы посева зерновых культур, каждый год звонили в СХОС, чтобы согласовать сроки сева. Но это было позже…
А тогда, не отказывая в многочисленных просьбах, он выступил раз, второй, десятый… Разве на словах объяснить всю технологию? Ведь можно сто раз сказать, что конфета сладкая, но тот, кто не пробовал этого лакомства, все равно ничего не поймет. Тут кроме теоретических занятий нужны и практические, с выходом в поле. А с трибуны получалось, что говорит-то он прописные истины, знакомые каждому агроному. Кто-то, конечно, выполняет и эти рекомендации: два совхоза, три, ну от силы пять…
…Он в сердцах стукнул по столу могучей рукой: почему элементарную культуру земледелия, давно уже ставшую законом, и практические рекомендации станции до сих пор не внедрены в хозяйствах? Да потому, что все боятся ответственности. В случае чего все опять же можно будет списать на засуху. И как с гуся вода. Ведь наша зона даже в научных трактатах значится не иначе как зона неустойчивого или рискованного земледелия.
Я смотрел на его разгоряченное лицо, и мне хотелось сказать: так вам и карты в руки, Александр Федорович. Разве не ваша станция здесь, в области, является «законодателем мод» в сельском хозяйстве? Но я промолчал, предпочитая до поры до времени помалкивать. Только Христенко, сам того не замечая, тут же и ответил на мой немой вопрос.
— Разве не регулярно мы планируем проведение ученых советов? Не мы ли распинаемся на них, рассказывая о всех проведенных опытах по культуре земледелия в степи? О всех успехах и неудачах? Беда только, что слова наши так и остаются словами. Да и обидно, что все эти мероприятия посещают в основном те, у кого в хозяйстве порядок. А как было раньше? На каждый итоговый отчет к нам самолично приезжал начальник областного управления госагропрома (в то время начальник облсельхозуправления). Рядом сидел его заместитель по земледелию, там же все главные агрономы районных комитетов агропрома, директора и агрономы хозяйств… Сейчас же наши диспетчеры натирают мозоли на пальцах, накручивая телефонный диск, дабы известить всех об очередном семинаре, но… у руководителей и их заместителей, видите ли, на это нет времени!
Он замолчал, выдвинул ящик стола и достал тоненькую брошюру с заголовком «Рекомендации по интенсивной технологии вызревания яровой пшеницы в Карагандинской области».
— Вот твердим, твердим: оставляйте пары, правильно их обрабатывайте. Мы же эту систему проверили и внедрили у себя на станции еще десять лет назад. Здесь все написано. Всего делов-то: две обработки плоскорезом на глубину двенадцать-четырнадцать сантиметров. Из них вторая — с внесением удобрений. Третья — с одновременным высевом, и последняя — с глубоким рыхлением. Выгода от такой обработки только одна — увеличение урожая. Мы ведь специально провели опыт: одно поле засеяли после неполной обработки паров, как делается во многих совхозах, и второе — по нашей агротехнике. С первого сняли урожай по четыре центнера с гектара, а с пара, рекомендованного станцией, вдвое больше — по восемь. Никто здесь не ловчил: сев на обоих полях проводился в один день, одними семенами и теми же самыми агрегатами.
Я понял, чем так огорчен Христенко: в результате неправильной обработки паров совхозы области в итоге не досчитываются по 80–90 тонн зерна…
— Но ведь под те же самые пары, — замечаю я, — в качестве удобрения необходимо вносить чистый фосфор. А это дефицит!