Художник В. Горячев
«Да разве можно здесь потеряться? — подумал я и мысленно представил карту автомобильных дорог Карагандинской области. — В этой-то степи, с прямыми, словно ученические линейки, дорогами! Тут выводи машину на середину трассы, держи руль ровно и гони напрямую, не отклоняясь и не виляя в стороны. Только знай: если держишь путь на восток, то через час-другой выскочишь к горам Каркаралы с самой высокой в области вершиной. Если же ехать от Караганды на юг, то вскоре Сарыарка — по-русски Казахский мелкосопочник — превратится в глинистую пустыню без каких-либо ориентиров, и путнику придется скучать почти до самого Балхаша. А от озера прямая дорога в западном направлении выведет точнехонько к Байконуру — известному на весь мир «космическому» поселку. Так что заблудиться в этой степи с ее прямыми дорогами, мне казалось, было просто невозможно. И пока я так «сам с собой вел беседу», снежные хлопья, липкие и тяжелые, стали величиной с грецкий орех. Шлепали по крыше, налипали на лобовое стекло нашей машины. И было видно, как с каждым новым движением все больше и больше нервничают «дворники», рывками разбрасывая налипший на окно снег.
Впрочем, краем глаза я видел, что ни директор Карагандинской государственной сельскохозяйственной опытной станции (СХОС) Александр Федорович Христенко, к которому я решил наведаться в гости вот уже второй раз, ни водитель машины никаких страхов по поводу усилившегося снегопада тоже не испытывают. Спидометр ясно показывал, что от Караганды на север мы отъехали уже на сорок километров. Значит, до Центрального, где расположилась СХОС, оставалось не больше двадцати. А что с дороги можно сбиться в такую погоду, водитель, как мне показалось, просто пошутил. Видимо, решив или слегка попугать гостя, или рассказать о коварствах степи и особенностях казахстанского климата. Впрочем, тут я бы сделал уточнение — об особенностях карагандинского климата. Потому как если уж разговор зашел о природных контрастах Казахстана в целом, то они совершенно не одинаковы в разных зонах. Когда у подножия южных гор зацветают вишни и урюк, у северных ворот республики бушуют снежные метели.
— Зря не веришь водителю, — оглядывается с переднего сиденья Христенко, — потеряться в этой степи — как дважды два. А замерзнуть и того проще. Зима у нас суровая.
Но мне от его слов нисколько холоднее не стало. Напротив, вытер платком капельки пота со лба и расстегнул полушубок. Сытый, как говорится, голодному не верит. Директор словно понял мои мысли.
— Я ведь тоже по молодости не принимал степь всерьез. И ветер и мороз — все трын-трава. Так считал до тех пор, пока сам не попал в переплет…
Он замолчал, будто напрашиваясь, чтобы его попросили рассказать. И я не заставил себя долго ждать.
— Было это в первый год освоения целины. Мы приехали, правда, вторым эшелоном — к шапочному разбору: лучшие земли около речушек были уже заняты…
Тогда, в 1955 году, с первым снегом к ним в совхоз пришла и первая беда. В санитарную палатку привезли двух обмороженных механизаторов. Парней удалось спасти. Но нужно было спасать еще и трактор, который они оставили в поле. Он, Христенко, со своим земляком-киевлянином Владимиром Данилиным сами напросились пригнать машину с поля в мехмастерские. Не дело, мол, бросать технику на произвол судьбы. Взяли гаечные ключи, веревку и скрылись в снежной степи.
Трактор они нашли. Радовались, что не дали пропасть технике, что все у них получилось так просто и быстро. Но притаившаяся на время степь еще, видно, не до конца отомстила первоцелинникам за нарушенный покой. Вдруг ни с того ни с сего повалил снег, задул ветерок. А еще через пару часов разыгралась настоящая буря. Они не унывали — ничего, переждем! А снежная круговерть не унималась. Ночью начали замерзать. Пришлось жечь драгоценную солярку. Чтобы не угореть от дыма в кабине, выбили боковые стекла. Снег хлестал в лицо, а огонь почти не согревал, а потом и вовсе погас — топливо кончилось. Было до ужаса страшно. И холодно. И тогда они решили выбираться сами. Оставили трактор и пошли, увязая по пояс в сугробах, падая раз за разом. Сутки, вторые шли почти не отдыхая. На третьи выбились из сил, но, поддерживая друг друга, продолжали идти вперед. Вокруг — ни одного ориентира. Всюду буря и снег. На пятые сутки метель утихла, и они выползли к Нуре. Там их подобрали, обмороженных, изголодавшихся.
— Нам было тогда по двадцать, — закончил Христенко и добавил: — Вот такая она, степь…
— Зато летом тут у вас, как в Сочи, — постарался пошутить я, вспомнив прошлую поездку.
— Да будь оно неладно, это лето, — с горечью ответил директор и отвернулся, засунув руки в карманы расстегнутого пальто 58-го размера. И я заметил, как из-за отогнувшихся лацканов пальто на пиджаке запестрела трехрядная орденская планка. — Сочи — это Сочи. Мы туда теперь каждый год отдыхать с женой ездим. Перегрелся на солнце — бултых в море. Освежился — опять загорай. От нас же до моря десятки сотен километров. Вот поэтому из-за удаленности большой воды наше лето, как правило, засушливое. Ветер горячий — с пустынь Средней Азии…
Я, чувствуя какую-то неловкость, теперь предпочитал помалкивать. За окном мелькал укутанный снегом мелкосопочник. Помнится, в прошлый приезд кто-то из местных жителей, а может быть и сам Христенко, рассказывал, что в глубокой древности в этих местах была горная система. Такие же высокие вершины, как в горах Алатау на юге республики. Но со временем дождь и ветер стерли вершины, разрушили и превратили их в невысокие холмы. Волнистые возвышенности, широкие долины, замкнутые сопками равнины, чем-то напоминающие крупную морскую зыбь, то и дело попадались навстречу. Но всему этому было одно название — степь. Огромное пространство с сухой, комковато-зернистой землей каштанового цвета, усеянной лишь сурочьими норами да следами приспособившихся к скудной степной жизни сусликов и тушканчиков.
Если бы не встречающиеся по дороге поселки, в которых расположились центральные усадьбы совхозов, то степь казалась бы совсем безжизненной, такой, какой она была до середины 50-х годов. Сейчас же Казахстан — республика совхозов, которых тут больше двух тысяч.
Я же опять ехал в гости к Александру Федоровичу Христенко, директору Карагандинской СХОС — одного из самых передовых хозяйств не только в области, но и в республике.
О деятельности Карагандинской государственной сельскохозяйственной станции можно говорить много. Она одна из самых крупных в республике. Ее можно назвать и совхозом, а можно — и небольшим сельскохозяйственным НИИ в степи. По своим производственным показателям станция — мощное хозяйство, производящее много зерна, мяса, молока. Эту продукцию СХОС продает государству. А более 50 научных сотрудников работают над выведением новых сортов зерновых культур и кормовых трав, эффективных для выращивания в степных условиях. К примеру, совсем недавно на станции был выведен новый сорт ячменя «карагандинский-2», который в засушливой степной зоне показал себя наилучшим среди подобных по урожайности и по сопротивляемости к болезням и морозам. В тот же год станция получила задание Госагропрома страны о рассылке семян только что выведенного сорта на Кавказ и Дальний Восток, для колхозов и совхозов Сибири, степных хозяйств Украины.
Совместно с полеводами и механизаторами ученые выращивают не только семенную пшеницу, ячмень, но и семена картофеля, моркови, выводят породистых бычков и телочек, проводят эксперименты по производству и приготовлению кормов, вырабатывают рекомендации по агротехнике для окружающих совхозов и колхозов.
Такие вот успехи. Когда, вернувшись в Москву, я рассказывал друзьям о достижениях хозяйства Христенко, многие и не удивились: так, мол, и должно быть. Обладая таким научным потенциалом, любое хозяйство выбьется в передовые. Я соглашался: если бы и каждый совхоз к тому же, пользуясь рекомендациями ученых станции, мог бы через год-два увеличить продажу зерна, мяса и молока государству. Но вот не могут же… Почему? Сами директора причин называют много: людей не хватает, земли плохие, техника подводит и, главное, засуха. Но, мне кажется, потому, что многих директоров мало интересуют достижения специалистов и агрономов СХОС. Так же, как не интересуют и достижения обычных хозяйств-передовиков. Всему отговорка — занятость. Но те же самые полеводы и животноводы СХОС при той же самой нехватке времени выезжают и в Сибирь, и на Украину в целях приобретения передового опыта. И сразу же, не откладывая на потом, внедряют новую технологию у себя. Одним словом, поступают так, как и должно поступать каждое хозяйство. Соседи же в этом… не видят необходимости: СХОС, мол, хозяйство экспериментальное, им можно и покуражиться. А нам, дескать, план выполнять надо. Только вот с выполнением планов чаще всего провалы бывают у последних. Но об этом позже…
— …Вот какую погоду к вам привез из Москвы, — с виноватой улыбкой говорю я, не отрывая взгляда от окна.
— Красота, — возражает директор, будто бы только что и не он говорил, какими коварными бывают в степи снегопады. — Побольше бы гостей такую погоду нам завозили. Снег — разве плохо? Казахи так говорят: обилие белого снега — к обилию белого хлеба. В этом году не успеваем трактором дорогу к плотине прочистить, как снова все сугробами заносит. К урожаю, значит…
Тем временем мы въехали на территорию поселка. Проскочили вдоль аккуратных, словно детские игрушки, коттеджей, огороженных невысоким штакетником. И я вспомнил, как позапрошлым летом через эти изгороди под тяжестью плодов перевешивались кудрявые ветки украинских антоновок. Я уже знал, что сейчас мы вырулим на главную улицу, проскочим школу, клуб, бассейн, остановимся возле двухэтажного правления под теми самыми карагачами, под которыми в прошлый раз я нашел спасение от липкой духоты и жалящих солнечных лучей.