Рулевой был нездешний. Венька знал, что он ждет писем от какой-то Богаткиной Елены из Калинина.
— Венька, а в кино что идет?
— Итальянская, — сказал Венька. — Детям до шестнадцати…
— А в другом?
— Немецкая. Тоже — до шестнадцати…
— Плохо твое дело, — усмехнулся рулевой.
— А я смотрел, — сказал Венька, — барахло. Все время целуются.
Легкий ветерок понемногу относил лодку от траулера. Приходилось говорить все громче и громче. Веньке было приятно, что ради него остановилось посреди залива судно и что команда, прежде чем сойти на берег, хочет узнать все новости от него, Веньки.
Когда же, наконец, гукнув сиреной, траулер полным ходом пошел к базе, Венька вспомнил, что он так и не спросил, скоро ли вернется с промысла судно отца.
Вздохнув, Венька развернул лодку и поплыл к правому берегу.
За кормой вытянулась солнечная дорожка. Она переливалась остроугольными блестками ряби, будто кто-то щедрый прошел здесь и проложил тропу, усыпав ее драгоценными камнями — алмазами.
У подножия синих гор, обступивших залив, стояли дома рыболовецкого совхоза. Через час Венька пристал к берегу. Захватив обернутый клеенкой пакет с письмами, он выпрыгнул из лодки.
Наверное, его заметили издалека. Он шел между рядами домов, а из окон то и дело высовывались головы и спрашивали:
— Венька, мне нету?
— Нету.
— Венька, нам есть?
— Нету, — отвечал Венька. — Сегодня никому нету, одному только.
Из сарая, где хранился всякий хозяйский припас, вышел моторист Илья Зыков.
— Здорово, помор! Все почтальонишь?
— Ага, — сказал Венька. — Илья Иванович, где мне Шаврова найти? Ему письмо заказное. Говорят, он у вас, а я его не знаю совсем.
— Покажь.
Моторист повертел конверт, посмотрел зачем-то на свет, и на его лице появилась довольная и, как показалось Веньке, ехидная улыбка.