— В самом деле! — воскликнул маркграф и протянул руку. — Как странно, что приходится возобновлять знакомство здесь и сейчас.
Падре Рамон не взглянул на протянутую руку.
— Ничего странного нет. Вы командуете… этим предприятием?
Маркграф помрачнел и скрестил руки на груди.
— Да, здесь командую я. А что? — спросил он, делая шаг назад.
Падре Рамон запустил руку в складки сутаны и извлек пергаментный свиток. Высохшими пальцами распустил тесемки и развернул лист. На нижнем конце пергамента на бечевке болталась тяжелая красная печать. Иезуит поднял свиток повыше, словно собираясь читать, и взглянул на маркграфа.
— Это копия папской буллы. Мне ведь не нужно ставить вас в известность, что речь идет о булле «De tenebris temporalibus»?
Маркграф улыбнулся, и его жирные щеки образовали холмики, покрытые сетью полопавшихся капилляров.
— Зато хотелось бы услышать, на каких основаниях вы намерены цитировать буллу?
— Я не стану излагать эти основания, — падре Рамон не спускал с него глаз. — В вашем распоряжении двенадцать часов, в течение которых вы должны удалить своих людей, все снаряжение и следы своего пребывания до того хронологического пункта, который определим мы. Иначе последует отлучение от церкви силою власти, которая дарована мне данной буллой. Слушайте! — он щелкнул указательным пальцем по жесткому пергаменту, щелчок прозвучал как отдаленный выстрел, и начал торжественно зачитывать: — «De tenebris temporalibus et de itineribus par tempus legas instituendae sunt. Deus Patris et Filii et Spiritus Sanctus dicimus affirmusque…»
Казалось, весь мир застыл, слушая чеканные латинские фразы: «В соответствие с законами должны быть отныне оставлены мрачная тьма времени и путешествия через оное. Во имя Отца и Сына и Святого Духа определяем и объявляем мы…» Дон Мигель чувствовал, как в такт знакомым словам двигаются его губы.
— «…определяем и объявляем мы, что возможность путешествия сквозь время является даром Провидения Божьего и как таковой может использоваться только в соответствии с законами Божьими; сие должно быть подведомственно предписаниям организованной корпорации из честных, неподкупных и рассудительных людей на условиях, которые ныне и в будущем излагаются папским декретом и в соответствии с мнением тех сотрудников, которые назначаются нами для соблюдения сих условий ныне и в будущем. Да будут приняты соглашения между нациями и перед лицом Божьим, с тем, чтобы возможность путешествия во времени использовалась на пользу человечества и на расширение знания — дабы мы учились еще лучше понимать и восхвалять труды Творца нашего, и да будут подвергаемы наказанию те, кто злоупотребят сей тайной с целью зла».
Маркграф терпеливо ждал, пока падре Рамон свернет потрескавшийся пергамент.
— Скажите, падре, где же то зло, на которое вы ссылаетесь? — спокойно спросил он.
Слова были достаточно нейтральны, но в тоне слышалась угроза.
Падре Рамон повернулся к спутнику.
— Не мучайте себя вопросами, сын мой, — тихо посетовал он. — Вскоре вы все поймете. — И, обращаясь к маркграфу, добавил: — Можем мы поговорить без помех?
— Да, естественно! В моей палатке, внизу. Я позабочусь, чтобы нам не мешали, и никто не подслушал!
Фон Фойерштайн на секунду замешкался, пытливо глядя в лицо иезуита, потом резко развернулся и пошагал вниз по склону. Надзиратели потянулись за ним, он через плечо грубо приказал прервать работы, пока те не получат новых инструкций.
— А теперь оправдывайтесь! — сказал маркграф, запахивая полог своей пестрой, богато украшенной палатки. На ней был выткан герб Хронокомпании — серебряный циферблат на черном фоне, где цифры располагались против движения часовой стрелки.