Передо мной в просторной, залитой солнцем комнате за большим, ослепительно блестящим, полированным столом сидела женщина. Довольно полная, русая, с бледным лицом. Мне показалось, что она что-то ела — может быть, грецкие или лесные орехи, — потому что, увидев меня, сразу же выбросила скорлупу в корзинку. Я сделал вид, что ничего не заметил. Женщина сразу повернулась ко мне:
— Заходи, Масларский!
Я испугался, услышав свою фамилию.
— Заходи, заходи! — продолжала она улыбаясь.
Я приблизился к столу. Она предложила мне сесть в кресло, которое стояло возле круглого столика в углу.
— Почему не садишься? Прошу, пожалуйста!..
Я сел в кресло.
— А ты изменился… Да и я, судя по всему, тоже. Ничего удивительного… Годы… Значит, ты меня забыл… — Она села в другое кресло рядом со мной и рассмеялась. Увидев ее зубы — между двумя передними была широкая щель, — я сразу же вспомнил эту женщину.
— Гергана! — воскликнул я, хлопнув себя по колену.
Она продолжала смеяться, а я не отрывал взгляда от ее зубов, в которые был когда-то влюблен до безумия.
— Ковачева! — повторил я. — Гергана Ковачева!
— Нет, теперь уже Бояджиева, — сказала она с легкой грустью в голосе, или, может быть, мне это показалось.
— А почему Бояджиева?
— По мужу.
— Извини, я сразу не сообразил.
— Да ничего, жизнь течет, люди меняются…
Она вдруг сразу стала серьезной и деловой, и как раз в тот момент, когда на меня нахлынули воспоминания. А может быть, она специально поторопилась мне сказать, что она Бояджиева, а не Ковачева? Тем не менее я продолжал удивляться:
— Гергана!.. Как не помнить?.. Гергана — птенчик разноцветный, Гергана — пестрый ягненок!.. Как не помнить!
Наверное, я выглядел очень смешно, потому что она покраснела и что-то пробормотала, чтобы вывести меня из состояния дурацкого восторга, который я не в силах был удержать. Согласитесь, меня можно понять, ведь это была моя первая любовь, женщина, ради которой я перевез триста тачек щебенки на шоссе Марино — Раковский, когда мы строили этот город. И сейчас я ее видел такой же гордой и недоступной, как и прежде. Гергана… Это имя тогда звучало так же величественно, как Феодора, Елизавета, Виктория Английская… И вот сейчас, спустя более чем десять лет, я снова встретил ее. Теперь она стала начальником. Кто бы мог подумать? При этом она уже не Ковачева, а Бояджиева. Я почувствовал, как в глубине моего сердца просыпается старая ревность, и невольно возвратился к тем далеким теперь годам, когда я ждал, что она заметит меня.
Мы сидели рядышком и выглядели, наверное, как должники, которые простили один другому старые долги и могут снова нормально общаться.
Она была полная, бледная, постаревшая. Как ей живется среди этих папок? Письма, папки, дела… Все это не для нее. Самое меньшее — она могла бы стать женой посла, быть украшением дипломатических приемов и встреч!.. Могла бы стать директором, или главой политической партии, или председателем комитета женщин!
Мне очень хотелось узнать, кто такой этот Бояджиев. Я был уверен, что он ее не достоин. Уже заранее мысленно я настроил себя на это и ждал, что она сейчас подтвердит мое мнение. Спросил ее без обиняков: