Нет, в тот день я был последним.
Окошко закрылось, и наступила тишина. Мой сопровождающий встревоженно постучал:
— Господин старшой, а расписку?
— Какую расписку? — сердито крикнул тот и снова открыл окошко.
— Расписку за сданное лицо.
— Получишь ее в канцелярии.
— Значит, я сдал его.
— Сдал ты его, сдал.
— Покорно благодарю.
Меня приняли двое в черной форме тюремщиков. Позже я узнал, что это были доверенные люди тюремной управы, которых называли «ченгета». Именно они сопровождали меня, когда я шел по холодным коридорам к «Сапожной» (это было здание, в котором содержались заключенные. Я описал его в вышеупомянутой книге «Как я искал свое будущее»). Сейчас важнее рассказать о самочувствии политического заключенного. Оно было отличным! Я бодро шел к эшафоту, как мы любили говорить в те годы. «Римские сандалии» шлепали по цементному полу почти беззвучно. Стучали только деревянные подошвы моих сопровождающих, нарушая зловещую тишину коридора. Где-то вдали менялся караул. Пахло похлебкой — это раздавали еду заключенным.
— У тебя есть сигареты?
— Нет. Я не курю.
— А что у тебя есть?
— Ничего.
— А в сундучке?
— Бумага… Если ее не конфисковали.
— Бумагу мы здесь не едим… А тебе зачем бумага?
— Я писатель.
— Писатель?
— Да.
— Был здесь один такой… Повесили его.
Я замолчал. Знал, что он врет мне, поэтому не стал ничего говорить. В это время мы вошли во двор «Сапожной». Тут они должны были меня оставить. Это был длинный одноэтажный дом с двумя большими помещениями, разделенными полутемным цементным коридором.