Собирались ли они уйти, покинуть меня? Нет, они снова сели; всё опять впало в сумрак, в тайну, в истину.
… Созерцая их, я ощущал смутную смесь моего прошлого и прошлого рода людского. Где они были? Повсюду, потому что они были… Они были на берегу Нила, Ганга или реки Кидн, на берегу вечного течения эпох. Это Дафнис и Хлоя около миртового куста, при греческом рассвете, все освещённые зелёным блеском листвы, и их лица отражаются друг в друге. Их пространный небольшой диалог шелестит как два пчелиных крыла вблизи прохлады фонтанов, при жаре, истребляющей поля, в то время как вдали движется повозка, гружёная снопами и лазурью.
Открывается новый мир; трепещущая истина здесь. Они в смятении, они боятся внезапного появления какого-либо божества, они несчастны и счастливы; они в такой близи, какая возможна, принеся друг другу столько, сколько смогли. Но они не догадываются о том, что они приносят. Они слишком малы, слишком молоды, они ещё недостаточно существуют; каждый из них для самого себя является подавляемым секретом.
Как все существа, как я, как мы, они хотят того, чего у них нет, они выпрашивают подаяние. Они просят милосердия у самих себя, они просят помощи у своей сущности и у своей личности.
Он, уже мужчина, уже истощённый этим спутником женского рода, обращённый к ней, влачащийся за ней, протягивает к ней свои еле различимые и неловкие руки, даже не осмеливаясь на неё посмотреть.
Она, уже женщина, запрокинула голову назад, на спинку канапе, откуда виднелось её лицо с сияющими глазами, она слегка полновата и вся порозовевшая, её сердце вогнало её в краску и остудило; кожа её шеи, атласная и напряжённая, трепещет между её лицом и грудью, это драгоценное и нежное место её пульсации. Полузакрытая, внимательная, немного сладострастная, в той мере, в какой из неё уже исходит сладострастие, она кажется розой, которая вдыхает собственный аромат. Из-под платья, охватывающего её тело, превращаемое таким образом в своего рода букет, видны до колен её стройные ноги, в нитяных жёлтых чулках.
Я же не мог оторвать глаза от их движений и упивался этим зрелищем, представляя собой фигуру, присосавшуюся к их группе как вампир.
*
После длительного молчания, он прошептал:
«Ты хочешь, чтобы мы говорили друг другу «вы»?.
— Почему?…»
Казалось, что он погрузился в усиленное размышление.
«Чтобы снова начать», — сказал он наконец.
Он повторил:
«Вы хотите?»
Услышав эту новую форму его речи, она явно вздрогнула при слове: «вы», как при своего рода первом поцелуе.
Она отважилась:
«Как будто это что-то прикрывавшее нас, и что снимают…»
Теперь он больше не осмеливался:
«Вы хотите, чтобы мы поцеловались в губы?»
Со стеснённым дыханием, она не смогла полностью улыбнуться.
«Я хочу», — сказала она.