- Да, плохо. Умираю, чумазенький ты мой, спасай нас, - застонал Михайлин, дыша на "злодея" драконовским дыханием, способным свалить с ног любого человека. Но вожак не упал, покивал понятливо и полез себе под набедренную повязку. Вытащил уже знакомый растительный шарик и сунул его страдальцу:
- Бери.
- Ты издеваешься?
- Бери, - настаивал вожак, а затем, видя, что майор, не соглашается, улучил вдруг момент, когда тот разинул рот и сунул в него шарик, едва не поплатившись пальцами.
Михайлин захлопнул пасть, раскусил случайно фории, а потом с брезгливостью выплюнул. И заругался:
- Ты что, скотина чумазая, делаешь? В мудях у себя эту хрень держал, а теперь мне рот суешь?
А вожак улыбался. Неодобрительно качал головой и улыбался.
А майор вдруг замолчал. Раскушенный шарик, прежде чем был выплюнут, дал сок и какие-то крохи его успели впитаться через подъязычные вены. И этого хватило, чтобы наркотик чуть-чуть смягчил похмельный синдром. Смягчил настолько, что Михайлин заметил. Он встал и с удивлением расправил плечи.
- Действует! - вскинув брови, сообщил он другу. - А ведь действительно легче стало! А ну-ка, вон и ему тоже дай.
Вожак его понял. Достал еще один шарик и сунул в руки Вольгину. Но тот и не подумал отправлять его в рот, брезгуя.
- Пошел ты.... Сам жри.
- Да ты попробуй, - стал уговаривать Михайлин. - Действительно же помогает.
- Да что бы я его вшей жрал?
- А-а, ладно, - махнул рукой майор. - Мне давай.
И, заграбастав лекарство, смахнул с него подозрительный мусор, сморщившись от брезгливости, отправил в рот. И замолотил челюстями. И сразу же, буквально в ту же секунду, стал преображаться. Вытянулся во весь рост, развернул "крылья" и стрельнул блестящими глазами в ближайшую красотку. Подмигнул ей залихвацки:
- Ну что, красивая, поехали кататься?
Конечно, она его не поняла. Но все равно звонко засмеялась.
Вождь выудил еще один шарик фории и протянул офицеру. Пальцем показал на Вольгина и сказал:
- Дай.
Язык аборигенов был примитивен. Односложен, с малым количеством слов и безо всяких склонений. Но с трудным произношением. Михайлин за проведенный вечер успел выучить кое-какие фразы, сумел немного изучить понятия. И потому понял вождя даже без перевода Нинки. Взял у него лекарство и, подсев к другу, принялся его уговаривать.
Это было непросто. Вольгин ни в какую не желал кидать в рот то, что когда-то находилось возле чьих-то причиндал. Он предпочитал честно выстрадать свое похмелье. И тогда Михайлин пошел на хитрость. Ушел в сторону, прихватил кривую деревянную чашу, плеснул в нее воду и уже в саму воду, кинул шарик. Дал время настояться, а затем сунул в руки другу:
- Пей. Сушняк же мучает.