В ходе сообщения сержант оправдывался перед Песковым:
— Что мы совы, что ли, что видят в темноте? А если бы вы были власовцы, что тогда?
— Мы бы тебя утащили, и все, — объяснил Никольский.
Их повели в тыл, к сараю, где горел небольшой костер. У костра сидели старший лейтенант с перевязанной головой, два автоматчика и санинструктор, а телефонист спал, лежа грудью на аппарате. Санинструктор перевязал Мокеича, поправил повязки у Женьки и у пленного. Старший лейтенант, морщась и то и дело притрагиваясь к бинту на голове, выслушал объяснения Никольского и Кедрова, вытащил из-под телефониста аппарат и позвонил.
— Ждите здесь, — сказал он. — Там о вас созваниваются.
Они обсохли у костра, почистили оружие, санитары унесли Мокеича. Рассвело, подошло время завтрака, и в сарай пришли батальонные офицеры, а о них никто старшему лейтенанту не звонил.
Песковой, покосившись несколько раз на термос, из которого старшина накладывал офицерам кашу из пшеницы с американскими консервами, изрезанными на кубики с ребром в ноготь, крякнул.
— Нам бы тоже не мешало горяченького.
— Покорми их, — сказал старший лейтенант старшине.
Старшина заглянул в термос.
— Пошли к кухне, — чужих обслуживаем без доставки.
— Пошли, — согласился Песковой и прихватил ведро.
Старшина посмотрел на ведро, потом на Пескового, потом опять на ведро.
— Мда…
— Под чаишко, — успокоил его Песковой.
Возле кухни, она была спрятана за полкилометра в кустарнике, в глубоком окопе, сидел на корточках худой повар. Очевидно, у него не все ладилось с печенью — он был желтоглазый и злой. Он услышал их шаги, высунулся, увидел старшину, молча вылез из окопа, приставил карабин к колесу кухни, влез на ступеньку и отбросил крышку котла.
Песковой быстро поставил на край кухни ведро.
— На сколько? — спросил повар и зачерпнул черпаком кашу.
— На девять.
Повар в упор посмотрел на Пескового и вывалил кашу в котел.
— Убирай посуду, ты не наш.
Старшина махнул рукой и сплюнул.