— Я прикрою.
— Я и сам могу. — Бадяга обернулся и нащупал у Пескового сумку с магазинами. — Сымай.
Песковой снял сумку.
— Грязи нет, я тащил ее на спине.
Бадяга ощупал магазины, распахнул на груди шинель, сунул один магазин за пазуху, ослабил ремень, заткнул второй магазин за пояс, так что магазин прикрывал поясницу, и затянул ремень.
Им пришлось задержаться еще: впереди вдруг начал стрелять пулемет, за ним застрочил второй, потом еще один, еще, и через полминуты вся первая, если считать с фронта, траншея стреляла из пулеметов, автоматов и винтовок.
Они видели по вспышкам выстрелов, где были немцы и где их не было. Они видели далеко впереди и другие вспышки, это стреляли по немцам. На эти вспышки они смотрели с надеждой и не боялись, что оттуда могут прилететь пули и ранить или даже убить кого-нибудь — пули не разбирают своих и чужих, — а если бы даже кто-нибудь из них и подумал так, то все равно не поверил бы, что это может случиться (немец, конечно, не шел в счет).
Немцы начали стрельбу впустую. Пулеметчику просто что-то померещилось — так на фронте бывает ночью, — и он начал стрелять (когда сам стреляешь, не так страшно), за ним начали стрелять соседи, и стрельба пошла в обе стороны от пулеметчика. С той стороны тоже начали стрелять, но потом обе стороны убедились, что стрелять не в кого, и стрельба, где сама по себе, а где и по команде, затихла.
Наконец совсем стало тихо, и они сползлись теснее.
— Осталось метров полтораста, — сказал Никольский.
— Теперь они не скоро уснут, — сказал Батраков.
— Поползем? — спросил Женька.
— Держитесь левее, — сказал Бадяга. — Там вроде меньше их.
— Ползти тоже рискованно, — сказал Никольский.
— Может, рывком? — спросил Кедров.
— Могут принять за своих, если в рост, — сказал Тарасов.
— Всего метров сто пятьдесят, — повторил Никольский. — Ты что, отец, шепчешься?
— Это я так, — ответил Мокеич, — заканчивая молиться мысленно.
Кедров пощупал автомат — автомат был весь в грязи — взял его в левую руку и достал из-за пазухи вальтер.
— Я с фрицем пошел вперед.
— Если что — без паники, — сказал Тарасов.
— Ну, дедушка… — шепнул Мокеичу Женька.