Михалыч был весь красный, лицо всё потное, но такое весёлое.
- Ну как? - задыхаясь, спросила мама.
- Мальчишка! Да какой здоровый, прямо богатырь!
- А сама?
- Всё в порядке.
В это время из дома вышел сам хозяин. Лицо у него так и сияло от радости.
- Поздравляем, поздравляем с сыном! - улыбаясь, обратилась к нему мама.
- Покорнейше вас благодарим! - всё так же счастливо улыбаясь, ответил тот. - Может, в дом зайдёте? Я самоварчик сейчас поставлю, яички сварю.
- Не надо, не надо! - запротестовала мама. - Какой вам теперь самоварчик, яички… Вам за женой ухаживать надо. Вот если бы нам лошадку запрячь.
- Это минутное дело, сейчас запряжём, - засуетился хозяин.
Не прошло и пяти минут - лошадь была уже запряжена. Мы собрались ехать. Но в это время из избы торопливо, чуть не выбежала какая-то старушка и прямо к Михалычу.
- Что это?.. Не возьму, и не думайте, - запротестовал он.
- Нет, возьмёшь, от меня на память! - решительно сказала старушка. Этот рушник я сама вышивала, ещё когда молодая была.
- Возьмите, не побрезгуйте, - вмешался хозяин. - Мы ведь от всей души.
- А в рушнике-то что?
- Хлеб-соль от нашего дома. - И она приоткрыла край полотенца.
Оттуда выглянул поджаристый бочок деревенского каравая.
- Ну, спасибо, мамаша! - сказал Михалыч.
- Спасибо тебе, родной! - отвечала старушка и своей худой, сморщенной рукой перекрестила Михалыча, потом обняла и поцеловала его. - Дай бог тебе всякого счастья!..
Мы сели в тележку и поехали. Михалыч правил, а мама сидела рядом и держала на коленях круглый ситный хлеб, завёрнутый в деревенское, вышитое петухами полотенце. И как чудесно пахло и от этого пропечённого в русской печи каравая, и от чистого домотканого рушника!
Мы ехали и почему-то все молчали. На душе у меня было так хорошо, как ещё никогда в жизни не было. Перед глазами стояли счастливые, улыбающиеся лица провожавших нас людей, и слышались их почему-то слегка дрожащие голоса.
А Михалыч? Какое у него было довольное и немножко растерянное лицо, когда старушка подарила ему хлеб и полотенце!