- Пётр Иванович, дайте его мне, пусть у меня поживёт, пока вы поправитесь.
Не то испуг, не то горькая усмешка появились на исхудавшем лице моего друга.
- Что ты, что ты, сынок? А я-то с кем же останусь? Лежу, лежу один, и поговорить не с кем. Он хоть и птица, может, и не понимает ничего, а всё-таки что-то лопочет. Послушаю - мне и радостней на душе. Будто кто со мной разговаривает. И я с ним тоже поговорю. - Пётр Иванович ласково взглянул на своего маленького крылатого друга и добавил: - Нет, сынок, пускай уж со мной век доживает. Оба мы старики. Много ли теперь осталось.
Опять замолчали.
В комнате было как-то необычно тихо, тихо по-особенному, будто случилось какое-то большое несчастье.
И вдруг я понял, почему это так тихо: не слыщно птиц. Ведь в комнатке Петра Ивановича всё время, бывало, раздавалось их весёлое щебетанье.
- Эх, сынок, а про самоварчик-то мы с тобой и забыли, - вдруг встрепенулся Пётр Иванович. - Как бы не выкипел, не распаялся!
Я побежал посмотреть, что с самоваром. Он давно уже заглох, видно даже не закипев.
- Давай опять разведём пары, - предложил Пётр Иванович.
Мне пить чай совсем не хотелось.
Пётр Иванович не настаивал. Посидели ещё немного. Говорить было не о чем. Пётр Иванович, видно, очень устал.
- Ну, я пойду, - нерешительно сказал я.
- Иди, сынок, иди погуляй по свежему воздуху, - даже будто обрадовался Пётр Иванович.
Я простился и ушёл.
Выбежал на улицу, всей грудью вдохнул чистый морозный воздух.
Светило солнце. Сверкали огромные снежные сугробы. Снег весело поскрипывал под ногами. Я обернулся, взглянул на уютный знакомый домик. Он, как и прежде, приветливо поглядывал своими маленькими окошечками. Только из трубы не вился сизый дымок и дорожка к калитке была давно не расчищена. Казалось, в домике уже никто не живёт. «Хоть бы скорей Пётр Иванович поправился, - подумал я. - Опять будем вместе ловить птиц, опять будет всё хорошо и весело».
Я огляделся по сторонам, посмотрел на спрятавшиеся в сугробах деревянные домики, на заснеженные просторы полей за рекой, на распушившихся важных ворон, сидящих на заборах. Поглядел на всё это такое привычное, спокойное, дорогое, поглядел и даже не подумал, а как-то почувствовал: разве может случиться что-нибудь плохое, когда кругом всё так спокойно, тихо и радостно?
И я, уже позабыв о печальном свидании со своим другом, вприпрыжку побежал домой.
Когда я за обедом рассказал о том, что Пётр Иванович немножко заболел и даже выпустил всех своих птиц, мама и Михалыч вдруг забеспокоились. Они начали меня подробно обо всём расспрашивать.
Узнав, что Пётр Иванович уже третью неделю не работает и у него нет денег даже на творог для скворушки, мама укоризненно взглянула на меня и сказала:
- На всё у тебя было время: и гулять, и снимать, и с белкой возиться, а сходить узнать, как живёт твой приятель, на это времени и не осталось.
Я не знал, что ответить. Действительно, как же это случилось, что я и не поинтересовался, почему Пётр Иванович к нам не заходит? «Какой же я после этого друг? А он меня ещё сынком называет».