- Сам не знаю, - изумлённо открыв свои большие серые глаза, отвечал Митя.
- Но почему же все ошибки именно во второй части диктанта, когда книжки не было? Может, ты всё-таки иногда в неё заглядывал?
- Не заглядывал я! - нервно, с затаённой злобой, но всё с тем же кротким видом отвечал Митя.
- Тогда почему же именно во второй?
- Потому что я очень расстроился, - проговорил Митя, и в голосе его задрожали слезы. - Расстроился потому, что вы мне не верите, вы могли заподозрить, что я, что я…
Дальше он не мог уже говорить, разрыдался и выбежал в переднюю. Бабка Лизиха кряхтя, но всё-таки быстро поднялась с кресла, тоже побежала вслед за ним.
- Ну, прости, прости, родной, старую бабушку… - слышались из передней её ласковые слова, столь непривычные именно для неё.
Вскоре оба вернулись в комнату, оба расстроенные, но вполне примирённые. Митя сосал леденец, стараясь хоть чем-нибудь подсластить свою горькую участь.
В этот же вечер бабка Лизиха нещадно отодрала Борьку и Николая, чтобы слушались, чтобы учились лучше, вообще - сами знают, за что!
Всё это случилось в субботу, значит, на следующий день можно было отдохнуть и от учения, и от самой бабки Лизихи.
Хорошо, что Михалычу в своё время пришла в голову счастливая мысль: устроить в птичьей вольере Дверцу побольше, чтобы в неё молено было пролезать не только мне, но и маме. Эта деталь оказалась совсем не лишней, так как основной уход за нашим птичьим хозяйством постепенно перешёл в руки мамы. Я, правда, тоже помогал - изредка чистил клетку, кормил и поил птиц, но учение в школе отнимало слишком много времени. Придёшь уже поздно вечером, немножко погуляешь - и спать, а утром ещё по-тёмному опять в школу. Когда же тут думать о птицах! А их количество в нашей вольере всё увеличивалось.
Каждое воскресенье мы о Петром Ивановичем занимались ловлей сеткой. А кроме того, в его и в нашем саду были развешаны западни-самоловы, и в них тоже частенько попадалась добыча.
Держали мы в вольере только щеглов и снегирей. Правда, в западни часто попадались синицы, но мы их тут же выпускали. Пётр Иванович говорил, что синица хоть и маленькая, а зловредная птичка: она очень драчлива и, если держать её вместе с другими мелкими птицами, может их сильно поранить, даже заклевать до смерти.
Я до сих пор не знаю, есть ли в этом хоть доля истины. Но тогда мы с Михалычем твёрдо решили синиц в общей вольере не держать. А отдельных клеток у нас не было, да и зачем они? Только успевай и с этим-то хозяйством управляться!
Бывало, утром мы с Серёжей в школу торопимся, а мама надевает фартук, повязывает голову платком и лезет с веником в вольеру. Птицы давно уже к ней привыкли. Она им кормушки чистит, корм сыплет, а они на голову, на спину ей садятся, скачут, как по веткам, чирикают. Мама сердится, ворчит.
- Наказание, да и только. Надо кур идти кормить, а тут изволь пустяками заниматься, за воробьями ухаживать. А кому они нужны? Выпустили бы на волю, и дело с концом! Мучение, и только!.. Да отвяжитесь вы! - отмахивается она от слишком уж нахальных щеглов, которые не хотят ждать, пока мама нальёт им воду в купальницу, а пытаются искупаться прямо в тазике. - Ну, что с ними поделаешь, опять всю измочили!
И мама гонит от себя прочь выкупавшегося щегла:
- Куда ты, негодник, на голову лезешь? Вон сядь на жёрдочку, там и отряхивайся.
Но я вижу} маме самой очень нравится, что птицы такие доверчивые и так хорошо её знают.
Ах, как не хочется уходить в школу! Как было бы хорошо залезть в вольеру вместе с мамой и помогать ей! Однако делать нечего - уже скоро девять, надо спешить.
Только воскресный день был уже полностью в моём распоряжении. Но и тут некогда ухаживать за птицами - нужно идти на ловлю новых.
И вот однажды в ловлю птиц решил включиться и сам Михалыч. Я был этому очень рад - ведь если Михалыч за что-нибудь возьмётся, тут уж дело закипит.