Я прошу прощения, госпожа. Ему не следовало петь это. И тем более не следовало допускать, чтобы вы слышали. Простите.
Сен‑образ от самого Л'Риса на тему: Я не думал, что это причинит вам такую боль – был очень искренним.
Теперь уже я изучала своих риани целую минуту.
– Я бы попросила вас, Ступающие Мягко, в следующий раз, когда вздумаете заниматься моим воспитанием, делать это менее… топорно. А вас прошу, воин Дельвар, не вмешиваться в разговор, к участию в котором вас не приглашали.
Он вздрогнул, как‑то весь сгорбился в седле.
Простите, Хранительница. Это не было проявлением неуважения. Просто для вас разговор был очень болезненным. Я не мог больше терпеть.
Я пренебрежительно дернула плечами и вонзила каблуки в бока кобылы. Та, точно поняв, что шутить сейчас не стоит, резво бросилась вперед, вынеся меня в самое начало нашей маленькой колонны.
Дельвар был прав. Слишком больно. Нельзя позволять себе так расклеиваться. Видит Ауте, я и без того сейчас не в форме. Мягко говоря.
Я расслабилась, позволив своей скотинке брести самостоятельно. Поглубже натянула отороченный мехом капюшон, спрятала руки в варежках. Надо было о многом подумать.
Посмотрела на Нефрит. Маленькая арр‑леди, так небрежно распоряжавшаяся такой большой Ойкуменой. Мудрая, гордая и своевластная. Такая, какой, по идее, и должна быть истинная эль‑ин. И как ее угораздило родиться среди людей?
Что же она там говорила? Люди видят лишь то, что они хотят увидеть. Или тех, кого хотят увидеть. Это я знала давно. Но я – совершенно другое. Я – это я. И потому непознаваема по определению. Что бы они там себе ни напридумывали, моей сути это не отражает.
Или?
Вене. Я становлюсь тем, кем желаю быть. Или тем, кого желают во мне видеть другие? Насколько неосознанные проекции смертных могут влиять на мои изменения?
Вер… А ведь с тобой не все так просто, юный оборотень. Тогда, в лесу ты увидел не просто самку одного с тобой биологического вида. Как он сказал? Отражение. Да. Но будем смотреть реальности в глаза: не просто отражение. На какой‑то миг я стала его… Его судьбой, его сутью, его Анимой, как сказала бы, наверно, Нефрит. Самое страшное и самое прекрасное. Вдохновение и погибель. Ауте, когда я успела так крупно влипнуть?
Одна мысль, что я, пусть и нечаянно, умудрилась стать чьей‑то душой, заставила меня почувствовать мерзкий холод где‑то в желудке. И почти физическую боль. Конечно, эль‑ин и люди под понятием “душа” понимают вещи настолько различные… Ах, дерьмо!…
Меня начало подташнивать. Голова болела, а снег все сыпался и сыпался в призрачном горном свете. Лошади осторожно постукивали копытами по ненадежному льду крутых троп.
А Аррек? Что он во мне видит? Когда‑то Аррек арр‑Вуэйн казался мне безупречным человеком, воплощением самой сути дарай‑князя. Потом… Потом пришло понимание, что ни одно человеческое существо, наделенное такой безумной силой и несущее столь неподъемную ношу, просто не могло остаться нормальным. Ольгрейн и Лаара, его близкие генетические родственнички, тому блестящий пример. Аррек был, наверно, столь же сумасшедшим, как и они, но в своем собственном, неподражаемом стиле. Я так и не научилась читать его душу, но в одном была уверена точно: здесь все сложнее. Для собственного консорта я была чем‑то иным, нежели простым воплощением его тайных страхов и желаний. Искуплением? Поводом убежать от Эйхаррона? От себя самого?
Чем? Это было совершенно вне моего понимания.
Ну ладно. Допустим, в последнее время, общаясь со смертными, я систематически загоняла себя в некую модель существования, осознание которой, кажется, тоже было выше скромных способностей моего разума. А как насчет эль‑ин? Родителей? Насколько я была их отражением? Аррек как‑то выдвинул подобную теорию и был жестоко осмеян. Эль‑ин по‑другому строят свои личности, у нас другие механизмы самоосознания… или, точнее, их отсутствие.