За зиму Иван Быков промыслил на островах двадцать восемь соболей, Алексей Крестьянинов — двадцать, а Семен Анабара — пятьдесят.
29 июня 1714 года, когда льды наконец вынесло из проливов, трое оставшихся в живых казаков покинули остров и взяли курс прямо на Уду. За десять дней, идя то под парусом, то на веслах, они добрались до реки, а затем и до острога. Удский приказчик Василий Игнатьев, едва позволив мореходцам отдохнуть с дороги, отправил их в Якутск. Они покрыли огромное расстояние — девятьсот верст! — за баснословно короткий срок, и уже 20 октября новый якутский воевода полковник Яков Агбевич Елчин «взял с них скаски» о путешествии. Иван Быков и Алексей Крестьянинов вскоре вернулись обратно в Удский острог. Что делал потом Семен Анабара, я не знаю: след его потерян, так же как потеряны следы Ивана Москвитина, Алексея Филипова и многих, многих других…
А теперь — о трагической судьбе морехода Татаринова.
В 1716 году бывший якутский воевода Яков Елчин (их меняли почти каждые два года) был назначен начальником экспедиции, получившей в истории название «Большой Камчатский наряд». Экспедиции этой поручалось искать новые земли вокруг Камчатки, и в частности вторично посетить Шантарские острова.
Очевидно, Яков Елчин раньше был знаком с мореходом Татариновым и считал его способным, знающим навигацию человеком. К моменту организации экспедиции Татаринов (капитан Татаринов, как называют его в некоторых работах) был приказчиком на реке Анадыре. Елчин добился разрешения вызвать его к себе, а Татаринов, узнав, что есть возможность отправиться на поиски новых земель, сдал дела на Анадыре и переехал в Охотск.
Очень обидно, что эта широко задуманная экспедиция, которая при хорошей организации, безусловно, могла бы привести к интересным открытиям, фактически не состоялась. Историки XVIII столетия объясняют это тем, что Елчин не ладил с новым воеводой, а тот чинил ему всяческие препятствия, тем, что шведский морской лейтенант, захваченный в плен во время Северной войны, Петром Первым и прикомандированный к экспедиции, оказавшись человеком бесталанным, не сумел построить в Охотске морские суда, ссылаясь на отсутствие хорошего леса, и так далее. Но вероятно, одна из причин провала; экспедиции заключается в том, что большинство ее участников, и в первую голову сам Елчин, не понимали целей экспедиции и, соблюдая внешнюю покорность, фактически не очень стремились выполнять приказ. Дух землепроходчества, страсть к искательству, к проведыванию новых землиц, беззаветная отвага, не требующее поощрения трудолюбие и многотерпеливость, короче говоря, все те качества, которые отличали вольных людей XVII столетия и провели их от Урала до Тихого океана, — все это было уже не столь характерным для обитателей Сибири в XVIII веке, о чем я уже говорил, но о чем мне сейчас важно еще раз напомнить. Время, о котором сейчас идет речь, — это конец землепроходчества. Были тому экономические и социальные причины, и в числе важнейших та, например, что мягкая рухлядь уже не могла играть прежнего значения в жизни страны: она утрачивала значение валюты, имеющей международное хождение. И хотя меха по-прежнему высоко ценились и их выкачивали из Сибири, наступила пора новых устремлений. Россия теперь стремилась не столько на восток, к безлюдным тихоокеанским морям, сколько на запад, к Балтийскому морю, прорубая окно в Европу.
Я не хочу тем самым сказать, что у жителей Сибири начала XVIII века совсем угасла инициатива, что растеряли они отвагу. Нет. Но как XVII век и необозримая непокоренная Сибирь вызвали к жизни определенный тип людей — вольницу, так и совершенно иные социальные условия в покоренной Сибири, разделенной на административные округа, напичканной малым и большим начальством, обусловили формирование другого типа людей — домовитых казаков, вросших в землю, обжившихся на ней, которые предпочитали не бегать за призрачным богатством за тридевять земель, а добывать его тут же, на месте, или обходиться мелким промыслом. Феодальная деспотия, относительно затушеванная в XVII столетии хотя бы тем обстоятельством, что до губернатора было далеко, а до царя еще дальше, тем, что на новых землицах — боярский ты сын или дворянский, — а любой казак из холопов мог тебе пулю — в лоб пустить — эта феодальная централизованная деспотия в XVIII столетии проявляется в Сибири уже в полную силу. Раболепное повиновение далекому, но грозному самодержцу, а не личная инициатива и отвага — вот что выступает на первый план. Это и обусловило нерешительность многих воевод и приказчиков, их стремление прожить потише, чтобы не навлечь на себя гнева самодержца, и урвать побольше, не очень-то рискуя И не Очень-то заботясь об интересах государственных.
Утрату личной заинтересованности, личной инициативы можно проиллюстрировать хотя бы на примере знаменитой экспедиции Беринга, начавшейся через несколько лет после провала Большого Камчатского наряда. В Данном случае достаточно напомнить всего один факт, сегодня представляющийся почти невероятным: после многолетних усилий, преодолев с огромными трудностями водные пространства, отделяющие Азию от Северной Америки, подойдя вплотную к берегу, начальник экспедиции Витус Беринг даже не сделал попытки высадиться на материк и фактически не дал возможности исследовать острова натуралисту Стеллеру. Беринг в сущности был слепым исполнителем воли монарха и, не пощадив жизни своей» исполнил монаршью волю. Личной же заинтересованности в результатах экспедиции у него не было или почти не было, и этим прославленный Витус Беринг отличался от любого заштатного, но подлинного землепроходца: ни один из них ни при каких обстоятельствах не упустил бы случая высадиться на новую землю и «подвести под высокую государеву руку» новые племена…
Иной тип людей олицетворяют мореход Татаринов и его товарищи, имен которых я, к великому сожалению, не знаю.
Как уже говорилось, столь широко задуманная экспедиция распалась из-за отсутствия руководства, но Шантарский отряд, к которому был прикомандирован мореход Татаринов, задание выполнил.
Впрочем, чтобы не вступать в противоречие с хронологией, отметим следующее. Пока экспедиция организовывалась, на Шантарах успел побывать посланный в Удский острог сборщик ясака Алексей Карпов с одиннадцатью казаками, В 1717 году на двух шестисаженных каюках они переправились на один из ближайших к материку островов и перезимовали тай. На следующий год, оставив на Шантарах двух казаков, Алексей Карпов вернулся в Якутск с донесением.
Все сведения о Шантарских островах, собранные казаками Семена Анабары и Алексея Карпова, были переданы начальнику Шантарского отряда боярскому сыну Прокопию Филькееву. Кроме того, Филькеев получил предписание взять в провожатые в Удском остроге Ивана Быкова и Алексея Крестьянинова — спутников Семена Анабары.
Филькеев получил задание выяснить размеры островов, можно ли на них пахать и косить, ему приказывалось проведать реки и озера, качество леса (есть ли плодовые деревья и пригоден ли лес для судостроения), описать животный мир островов и выяснить, что возможно, о местных жителях, причем, как обычно, предлагалось собирать с них ясак, хотя казакам уже было известно, что Шантарские острова необитаемы.
Шантарский отряд насчитывал более двадцати человек и имел солидную по тому времени материальную базу: Филькееву было выдано 20 пудов железа, 30 аршин холста на паруса, 15 пудов пряжи на снасти, 3 компаса, 2 подзорные трубы, 10 топоров и 10 лошадей, для разных работ.
Фактически всеми работами отряда руководил мореход Татаринов. Прибыв в Удский острог, он немедленно занялся постройкой лодии. Филькеев в морском деле ничего не понимал и в распоряжения Татаринова, надо полагать, не вмешивался. В длину лодия имела более восемнадцати метров, а в ширину — более шести.
В 1719 году экспедиция вышла в море. Экипаж лодии кроме Филькеева и Татаринова насчитывал семнадцать человек. Кормщиком на лодии был Татаринов — он вообще один умел управлять судном.
Плавание сразу началось неудачно. Едва лодия вышла в Удскую губу, как разыгрался шторм. Высокие волны шли с открытого моря, грозили выкинуть лодию на берег, разбить ее, и Татаринов отважно повернул навстречу буре. Судно и экипаж выдержали суровое испытание. Через семь дней лодия благополучно причалила к берегу в, Тугурском заливе.
И там, на деле проверив экипаж, мореход Татаринов выдвинул смелый план: он предложил не ограничиваться исследованием Шантарских островов и, Посетив их, уйти дальше на восток и там искать новые земли. Очевидно, этот дерзкий план Татаринов заранее согласовал с единомышленниками, потому что в Тугурском заливе его поддержали все, кроме… начальника отряда Филькеева и еще двух нерадивцев. Боярский сын Прокопий Филькеев твердил, что приказано исследовать только Шантары, а искать другие земли велено не было, и требовал, чтобы Татаринов не нарушал приказа. Конфликт разрастался, грозил принять острые формы.
Победил Татаринов — один из последних подлинных землепроходцев. Филькееву и его двум сторонникам пришлось покинуть лодию и остаться на берегу; руководства экспедицией перешло к Татаринову.
Лодия вышла в море и благополучно достигла острова Большой Шантар. Видимо, время было уже позднее (точными датами я не располагаю), и Татаринов решил перезимовать на Большом Шантаре. К этому побуждали и меркантильные соображения, отнюдь не чуждые отважным мореходцам: в лесах Большого Шантара, до их приезда остававшегося «заповедным» местом, оказалось много соболя. Зимний промысел прошел очень удачно и целиком оправдал надежды. Лишь одно событие, случившееся уже весной, омрачило зимовку: кто-то из казаков по неосторожности поджег лес, и этот пожар заставил зверей покинуть Большой Шантар.
В июле 1720 года Татаринов, приступив к выполнению своего плана, вывел лодию в море. Но прежде чем уйти на восток, в сторону Курильской гряды, казаки решили пополнить запасы продовольствия свежей рыбой — ход лососевых уже начался.
Татаринов повел лодию на юго-восток и где-то между Тугурским заливом и устьем Амура (скорее всего в Ульбанском заливе), выбрав удобную бухту, в которую впадала речка, бросил якорь. Шесть казаков во главе с самим Татариновым высадились на берег и встретили в устье реки около сорока местных жителей — гиляков.