Ночью, когда казаки стояли на якоре посреди реки, до слуха караульных донесся чуть слышный всплеск, а потом на матово поблескивающей воде обозначилось черное пятно, медленно приближающееся к стругу… Выстрелы караульных слились с яростными криками нападающих, тупо застучали по бортам стрелы… Черное пятно растворилось в ночи… В воздухе еще пахло пороховым дымком, когда казаки, народ ко всему привычный, снова завалились спать, и лишь караульные по-прежнему внимательно вглядывались в темноту…
На рассвете сонно потягивающиеся казаки обнаружили, что на берегу их стережет внушительный отряд конников, а они собирались высадиться, чтобы оставить очередное письмо Хабарову. Пока служилые выбирали из студеной дымящейся воды якоря, пока они готовили весла, или греби, как говорили тогда и еще сейчас говорят кое-где в Сибири, пока шли обычные утренние приготовления, Нагиба и Уваров, посоветовавшись, решили в драку не ввязываться и оставить письмо в другом месте. Казаки уже поняли, что заехали во владения натков и дучеров, тех самых дучеров, которые почти полностью уничтожили в ночном бою разведчиков Пояркова, а их было столько же, сколько и казаков в отряде Нагибы…
Едва оторвались тяжелые якоря от дна реки, как течение легко подхватило струги. Рулевые правилом удерживали лодки, не позволяя им вертеться, а потом весла рывком бросили струги вперед, и они плавно понеслись по реке, обгоняя смытые весенним половодьем деревья и коряги… С берега донеслись до казаков воинственные крики дучеров; несколько стрел, не долетев до лодок, упало в воду… Струги набирали скорость, но всадники на берегу не отставали — от улуса к улусу скакали теперь воины, следя за каждым движением казаков… А в бесчисленных протоках — «разбоях», разделенных островами, поджидали разведчиков вражьи струги. Водные бои разыгрывались по нескольку раз в день («по всякой день подважды и потрожды», как напишут потом казаки); в нападении участвовало подчас до двух десятков дучерских стругов сразу… Участились и ночные «скрадывания», внезапные нападения.
Когда истек срок разведки, казаки поняли, что дела их плохи: не вернуться им против течения к своим, рано или поздно кончатся боеприпасы, и дучеры одолеют их, как только смолкнет огненный бой… Основательно пришлось поскрести затылки бывальцам, прежде чем нашли они выход из положения. Были, вероятно, среди них мудрецы, предлагавшие укрепиться на берегу и ждать помощи от Ермолина или Хабарова, но бывальцев потому и называли бывальцами, что от наивности у них давненько и следа не осталось.
Отбившись от яростно наседавших дучеров, бывальцы приняли решение не возвращаться в отряд к Ермолину.
Совещались они наверняка все вместе, но в позднейшей отписке сказано, что Ивану Нагибе была подана от остальных казаков челобитная с просьбой идти «в гиляки» и он принял ее, ибо, как и все прочие, знал о плавании Пояркова.
Вот при каких обстоятельствах началось второе плавание русских к устью Амура.
Нескоро удалось казачьим стругам уйти от дучеров. В те края, где плыл теперь Иван Нагиба, Хабаров не заходил, но молва о его подвигах, видимо, дошла и сюда: очень уж зло и настойчиво действовали и дучеры, и натки, и у них были все основания действовать именно так…
Лишь «в гиляках» надеялись казаки передохнуть и с нетерпением ждали, когда попадут в их владения.
Однажды со струга заметили на островке человека, ловившего рыбу. Струги дучеров не преследовали в этот счастливый час казаков, и они решили пленить рыбака. Разумеется, он пытался Удрать, но ничего у него не вышло, и вот уже связанный рыбак стоит перед Иваном Нагибой и Уваровым, а вокруг толпятся казаки, выскочившие на отмель поразмять ноги… Толмач задает рыбаку первый вопрос, и выясняется, что он и не дучер, и не натка — он гиляк!
Весело загудели казаки, выслушав приятную весть, а толмач продолжал толмачить, и вот уж совсем неожиданное говорит он товарищам: рыбак видел, как струги Хабарова проплыли вниз по Амуру, Хабаров — в гиляках!.. Было тут от чего возрадоваться казачьим сердцам — пришел конец их мучениям, неравным боям и ночным тревогам. И мощная казачья рука дружески похлопала по спине доброго вестника, «иноземного мужика».
С легким сердцем вывели казаки свой струг на стрежень, дружно подналегли на весла, а «иноземный мужик» и тут им услуги оказывает — какой протокой лучше плыть, говорит, как лучше мель обойти, рассказывает… Обогнули казаки приярый островок, ввели струг в протоку с глубокой водой, а впереди — струги крашеные, а в стругах — воинов человек по сорок, по пятьдесят… Оглянулись казаки — и сзади уже гиляцкие струги стоят и луки у Лучников, уже натянуты… Бросился тут гиляк к борту, да схватила его та самая рука, что недавно дружески по плечу хлопала… Не названо в отписке Уварова имя этого гиляка, не сказано ничего о судьбе его, но догадаться о ней нетрудно.
Долго продолжалась ожесточенная схватка, долго свистели стрелы и гремели выстрелы, но выстояли казаки, не удалось их новым противникам пересилить огненный бой… Только и гиляки не собирались отступать. То ли учли они опыт дучеров, то ли сами такую тактику разработали, но решили они взять казаков измором: перегородили реку и выше и ниже по течению, выставили посты по берегам и перешли к планомерной осаде… День сменялся ночью, снова всходило и заходило солнце, лили проливные муссонные дожди, дули сквозные ветры с далекого океана, а струги гиляцкие не уходили и струг казачий не выпускали из кольца… «И мы в осаде на якоре стояли две недели, и пить и есть стало нечего… горко было», — сообщит позднее Иван Уваров, хотя чего-чего, а воды вокруг было предостаточно.
В отписке нет подробностей, которые позволили бы понять, почему терпеливо сидели в осаде казаки, почему не попытались они с боем прорваться сразу же; но причины для двухнедельного сидения, видимо, имелись основательные, видимо, гиляцкий заслон был столь прочен, что не надеялись казаки выйти из боя целыми и невредимыми… Не удавалось, впрочем, и гилякам одолеть казачий отряд — и днем, и ночью залпами встречали служилые нападавших…
Насколько позволяет судить отписка, примерно в одно и то же время истощилось терпение у изголодавшихся казаков и созрел новый тактический план у гиляков, среди военачальников которых явно имелся выдающийся стратег… Что бородачи в стругах голодают, гиляки прекрасно понимали, и стратег гиляцкий сообразил, что голод заставит казаков перейти в наступление. На своем опыте стратег уже убедился в превосходстве огнестрельного оружия над копьями и стрелами и, прикинув шансы той и другой враждующей стороны, с сожалением убедился, что казаки почти наверняка прорвутся. Голод придаст им решительности и отваги, но голод же может погубить их — вот что решил хитрый гилякский стратег.
И вот на исходе второй недели казаки, уже до предела затянувшие пояса, замечают, что не так бдительно стерегут их гиляки, как раньше что меньше стругов маячит впереди. Нагиба и Уваров совещаются, Нагиба и Уваров выбирают удобный момент, и вот уже поднят якорь, гремят пищали, и брань голодных озлобленных казаков густо висит в воздухе… А гиляки растеряны и напуганы, гиляки почти не оказывают организованного сопротивления, и лишь Несколько шальных стрел вонзается в борта стругов… Поднажали на весла гребцы, дали прощальный залп по гилякам служилые, и вырвались их струги на свободу… Дело происходило ранним утром, ясно светило солнышко, и вздохнули казаки полной грудью. И даже про голод на некоторое время забыли. Но ненадолго, правда.
Стали они тут думать да рядить, где бы харчами разживиться, и — нате же вам! — стоит на видном месте улус юрт на двадцать, а то и побольше, и людей — ни человека, но зато рыбы развешано — уму непостижимо, словно со всей округи собрали ее сюда! Поняли тогда казаки, что дошли их молитвы куда следует, и к берегу поспешили…
И к берегу поспешили, а на берегу в засаду угодили: выполняя хитроумный план стратега, за юртами укрылся большой отряд гиляков («лежали в западе многие люди»)… Поздно было отступать, да и некуда — что в бою погибать, что от голода погибать. И бросились казаки в атаку… Бой длился с «половины дня до вечера», но, как ни смел и умен был гиляк-стратег, решающее слово сказали ружья. Потеряв больше тридцати человек убитыми, гиляки отступили, когда казаки подожгли крайние юрты…
Так удалось Ивану Нагибе и его товарищам решить продовольственную проблему, и так проложили они себе путь к Охотскому морю: гиляки на время оставили их в покое. А когда раздвинулись берега Амура, когда слились его протоки в одно могучее русло, тогда совсем успокоились казаки: на большой широкой реке им никто не опасен!
А река становилась все шире и шире, и крутые волны били в скулы стругов, и однажды самые зоркие не увидели впереди берегов… И тогда поняли казаки, что Амур позади, что они в Амурском лимане, или в Амурской губе, как написал потом Уваров.
Струги свернули к северному берегу лимана, казаки выбрали открытое, чтобы обезопасить себя, место и причалили, вышли на берег и размашисто перекрестились.
Но на бога служилые никогда не полагались безрассудно: бог далеко, гиляки близко, и потому прежде всего казаки окружили свою стоянку прочным высоким тыном, а затем вновь основательно поскребли затылки.