Он поднял на неё глаза. И Таэл растерялась под его взглядом. Боги всемогущие, он её видел! И было в его взгляде что-то такое от чего у Таэл по всему телу побежали мурашки. Ей внезапно стало холодно, а потом сразу жарко, а потом у неё начали подкашиваться колени, и она опустилась рядом с ним на холодный пол.
— Я даже представить не мог, какая ты красивая! — его глаза прожигали в ней дырку, и она прижала руки к груди в том месте, где она вот-вот должна была появиться.
Ей было страшно и больно дышать, и весь огромный мир сейчас ужимался до размеров этой ступеньки, потому что никто никогда не смотрел на неё ТАК.
Эта хитрая бабочка не просто отдала ему сердце, она подарила ему свои возможности. Она посчитала его достойным их.
— Ратвис! — пискнула у неё над ухом Уна.
Он поднялся и подал Таэл руку.
— Извини, не помню, как там тебя, но я сегодня занят, — он мельком взглянул на девушку и улыбнулся Таэл. А потом снял кулон и повесил ей на шею: — Мне кажется, тебе он больше идёт.
Аааааааах! В едином вздохе замер весь зал. И все они смотрели на Таэл. Смотрели и не верили.
— Лопни мои глаза, — выразил всеобщее мнение какой-то толстяк, — Это же богиня!
— Смотрите! Богиня! Белая Богиня! — понеслось по залу, и кто-то закричал даже на площади.
— Бро, — пришла в себя Таэл и протянула перстень жрецу, — Возьми! Не хочу торчать здесь весь день.
— Понимаю, — зачарованно произнёс жрец, принимая перстень и, кажется, забыл закрыть рот.
Но Таэл этого уже не видела, она чувствовала только горячую руку Ратвиса, которая тянула её за собой.
Куда? Да какая разница!
— А вы что-нибудь узнали? — спросил Дэн, заканчивая свой рассказ об их разговоре с Аполлоном
— Я даже не знаю с чего начать, — сказал Арсений, взъерошивая свои длинные волосы.
Это было в тот вечер, когда они с Дэном рванул сначала архив, потом застряли на Колесе Обозрения, потом метнулись в прошлое Вики. В-общем, в один из последних вечеров, когда Дэн ещё не стал так скрытен, так измучен и так несчастен, как сейчас.
— Наверно, если бы это рассказали мне раньше, это изменило бы всю мою жизнь, — начал Арсений. И Феликс почему-то поморщился от этой его напыщенной фразы, хотя не такая уж она была и напыщенная. Просто Арсений был слишком умным, слишком талантливым, слишком правильным и от всего этого «слишком» у Феликса как от сладкого ломило зубы. Правда, сейчас, когда он знал о нём кое-какие пикантные подробности, он казался ему не таким уж и недочеловеком. Обычный пацан!
— Многое ты и так знал, — возразила его девушка, присаживаясь с кружкой чая за большой стол в гостиной, который оставили здесь после новогоднего вечера. Видимо, она одна понимала, о чём он хотел сказать. — Ты сам вывел эту теорию. И как видишь, оказался совершенно прав.
Изабелла нравилась Феликсу своей строгостью, сдержанностью и лаконичностью, которая выражалась и в её манере одеваться и особенно, в её манере говорить. В общих разговорах она всё больше молчала, но всегда так точно подмечала детали, что Феликс порой даже ждал, что скажет Изабелла — часто именно её голос был решающим. Если бы Изабелла не сказала, что они пойдут в Замок вдвоём, то Арсений, наверно, до сих пор бы мялся, ждал отца, копался в своих книгах и мучился сомнениями сумеют ли они найти с Парацельсом общий язык. Что она нашла в этом папенькином сынке? Что разглядела за нарядным фасадом?
Как выяснилось из пояснений Изабеллы, и Арсений и Парацельс оказались одинаково заумными чудиками, и кроме крепких словечек, которыми порой выражался Тео, заставляя Арсения краснеть, они общались на одном языке, языке только им двоим и понятном, в отличие от этих самых словечек.
— Оказывается Душа, которую вручает кера, или как его ещё называют Дар Жизни или Дар Богов, — продолжил свою речь Арсений, — На самом деле это — судьба, причём чужая судьба. Если ребёнок рождён в любви он сам выбирает себе судьбу, сам решает быть счастливым или несчастным, политиком или терапевтом. Судьба, которую принесёт кера, имеет свой путь, свою проблему, свой конфликт.