— Как зовут тебя, красавица? — и сонная малышка слегка приоткрыла свои глазки.
— Лили. Лилия, — сказала Ева, не понимая откуда в её голове прозвучало это имя.
— Ну, здравствуй, Лилия! — сказала Ангел, и все радостно захлопали, и Альберт Борисович даже заплакал. И Ангел передала ребёнка прямо ему в руки и со словами «Берегите её!» исчезла.
Это не могло быть правдой, просто, не могло. И растрогавшись, Ева полезла в карман за платком, а нашла письмо.
«Не отдавай ребёнка в руки Ангелу!»
О, господи! Ева бессильно откинулась на подушку. Дэн молча забрал из её рук листок, и резко очерченные скулы на его лице стали ещё жёстче. Он посмотрел на неё так, словно прощался, и ни слова не говоря, исчез.
Найти эту хвастливую пустобрешку даже на переполненных вечерних улицах города оказалось нетрудно. Жители готовились к встрече возвращавшегося с войны войска. Жгли костры, коптили колбасы, варили пиво. Девушки резали дорогие ткани на тонкие ленты, завтра их развесят по городу и улицы, украшенные яркими лоскутами, станут нарядными, разноцветными, красивыми.
Судя по кислым лицам подруг, Уна прожужжала им все уши своим будущим свиданьем.
— И он сказал, чтобы я ждала его в Храме и поцеловал на прощание. А потом уходя, всё оглядывался и оглядывался, и махал мне рукой.
«Ого, как всё запущено!» — сказала Таэл, и хотела немедленно избавить её от этой нездоровой зависимости от собственных фантазий, но передумала. Пусть ещё денёк побудет влюблённой и поспешила в поля.
Там среди утопающих в зелени холмов остановилась на ночевку их армия.
В темноте не только все кошки, но и все холмы казались чёрными. Таэл никогда не бродила по своим владеньям ночью. После полыхающего огнями, многолюдного и шумного города в лагере стояла почти гробовая тишина. Большая часть уставших вояк уже мирно посапывала в своих палатках и только единицы сидели возле костров, поддерживая огонь. Одиноко сидел у костра и Ратвис.
Тёмный след на его доспехах был заметен даже в неровном пламени затухающего костра. Таэл села напротив, всматриваясь в его лицо. Он был небрит, молчалив и печален. Ещё он, наверно, был пьян, но та жидкость, которую он отхлёбывал периодически из кожаного бурдюка и морщился, не приносила ему облегчения. О чём он думал? О чём печалился?
Таэл прижала к себе «сердечко», висящее на шее на кожаном ремешке. «Может он думает о тебе, Иом? Наверно, ты была бы рада это узнать». И словно услышав её слова, он прижал руку к тёмному пятну на груди.
Таэл сняла с груди кулон и повесила ему на шею.
— Когда ты снимешь доспехи и не сможешь больше чувствовать под ладонью её кровь, с тобой останется её сердце. Знай, она любила тебя! И умерла с твоим именем на губах. Её звали Иом.
— Иом? — он удивлённо уставился на внезапно появившийся на его груди кулон.
— Да. Я не знаю, что она в тебе нашла, — продолжила свой монолог Таэл, словно он мог её слышать. — Но её сердце всегда принадлежало тебе. Так что, бери!
Он поднёс к глазам крошечное сердечко, и Таэл показалось, что в его ладони оно стало биться сильнее и стало ярко-алым как угли в костре. И, может быть, всему виной лишь кривые всполохи огня и тёплое вино, но в его глазах заблестели слёзы.
Встречать пришедшую с победой армию оказалось весело. Музыканты играли, цветные ленточки развевались над головами, ароматные запахи возбуждали аппетит и хмельные напитки текли по улицам рекой.
Первый отряд ступил на главную площадь, едва солнце стало клониться к западу. На белом коне во главе отряда гордо восседал главнокомандующий (нет, ещё не Эмэн, а их отец Аман). Он произнёс пламенную речь, обращаясь к жителям, про то, что они одержали победу и страна под надёжной защитой, и всякое такое бла-бла-бла… А потом красиво слинял, предоставляя своей армии право на растерзание приготовленных угощений и аппетитных селянок, ради такого дела сбежавшихся в столицу со всех уголков страны. Сегодня каждый воин вправе выбрать себе жену и её признают законной, а наследника законнорождённым. И жрецы всех храмов уже с утра натирали пальцы противомозольной мазью, готовясь фиксировать браки.
Все юные некоронованные боги тоже были на своих местах. В их обязанности входило эти браки подтверждать. Сидела и Таэл в своей мраморной истуканше. Сидела и Уна в своём неизменно голубом платье у подножия её статуи. Сидела печалилась. И было чему. Ратвиса ни в передовом отряде, ни во всех остальных не было.