— Очень хорошо: ждите там и поднимите флаг, когда я отдам приказ.
Мы подождали, пока остальные вернутся с краткого осмотра крепости и построятся во дворе внизу, на чистом участке в центре, где вторгающийся кустарник еще не сместил плиты. Когда все были готовы, старшина завопил «Hab ’Acht!», и громыхнув ботинками, матросы встали по стойке смирно. Фрегаттенлейтенант О'Каллахан вытащил саблю, горн протрубил «General-marsch» в спертый, полный стрекотания насекомых воздух, и серые попугаи, пронзительно и тревожно вереща в, взметнулись с деревьев вокруг крепости.
Мы с Гауссом подняли знамя. Оно вяло затрепетало на слабом морском ветерке, когда мы воткнули основание флагштока в дыру между камнями. Лейтенант в салюте поднял саблю к потному лбу, а матросы взяли «на караул». Красно-бело-красное знамя имперской Австрии реяло над укреплениями Фредериксбурга. Несколькими мгновениями спустя с другой стороны реки до нас донесся треск выстрелов. Десантная партия Буратовича произвела три залпа над могилами утонувших накануне моряков. Каждый из отрядов по-своему вступал во владение территориями в Африке.
По-видимому, так уже делали многие. Перед тем как мы покинули Фредериксбург и вернулись к пришвартованному на пристани катеру, мы с Гауссом и два матроса пошли взглянуть на то, что они обнаружили в кустах за крепостью. Это было старое кладбище, ряд за рядом покрытых мхом надгробий, пьяно наклонившихся или свалившихся в заросли. Ряд у входа состоял из более высоких и искусно сделанных надгробий. Мы соскоблили мох с некоторых из них абордажными саблями: Септимус ван Хелсен, губернатор, май 1735, Джордж Эбельтофт, губернатор, декабрь 1735, Педер Свенсен, губернатор, март 1736, Дженс Карстен, губернатор, апрель 1736 и так далее, и тому подобное. В те дни перспективы служебного роста в Датской Западно-Африканской компании были прямо-таки великолепные.
У нас имелся хинин и все ресурсы современной тропической гигиены на борту военного корабля, стоявшего на якоре в паре миль от берега, вне досягаемости москитов — как недавно доказал профессор Кох, подлинных разносчиков малярии. Но всё равно, когда мы вдыхали поднимающийся с реки странный, сладковатый аромат разложения, запах прелой растительности африканских прибрежных болот, то искренне надеялись, что мы не слишком задержимся на этом побережье.
Вернувшись вечером на корабль, я получил инструкции ждать ужина в кают-компании, и мне едва хватило времени, чтобы сменить пропитанный потом парадный белый мундир. Теперь наступила очередь ораторского искусства графа Минателло, поскольку профессора Сковронека этим утром перевезли на берег, и он еще не вернулся. Граф и сам побывал днем на берегу, чтобы поговорить со старостой в Бунсвилле. Облачился он в подходящий на все случаи жизни наряд исследователя, который мог продаваться только в Венском универсаме: тусклый шлем цвета хаки, омарообразный панцирь из щитков и ремней, бриджи цвета хаки и ботинки с высокой шнуровкой — его слуга явно потратил добрую часть утра, чтобы ее зашнуровать, и большую часть вечера, чтобы расшнуровать.
Когда подали ужин, снова шел дождь; он стеной лился за открытым иллюминатором, как театральный занавес, гремел гром, молнии сверкали в тусклом, водянистом полумраке, какой мог бы возникнуть на дне пруда. Всепроникающая влажность, казалось, даже затуманивала масляные лампы, свисающие с палубных бимсов над столом, круги желтого света качались над скатертью и столовыми приборами, вместе с кораблем, перекатывающимся на нескончаемой зыби.
— Фредериксбург, — сказал капитан. — откуда я помню это название? Напомните мне, герр граф, не здесь ли что-то случилось в далеком шестьдесят четвертом?
— Да, герр капитан, здесь, хотя неудивительно, что вы об этом не помните. Могу вас заверить, что откапывание деталей из архивов Министерства иностранных дел заняло у нас немало времени.
— Не здесь ли старый Суботич на «Эрцгерцоге Леопольде» потопил датский корабль и захватил крепость или что-то в этом роде? Я не помню деталей, потому как плавал в Северном море во время Шлезвиг-Гольштинской кампании, но кое-что об этом слышал, когда мы вернулись в Полу.
— Да, герр капитан, совершенно точно. В мае 1864-го фрегаттенкапитан Джованни Суботич фон Мастенвальд, капитан императорско-королевского фрегата «Эрцгерцог Леопольд», действительно высадил матросов в Фредериксбурге и захватил датскую шхуну с грузом пальмового масла. Но что касается захвата крепости, там вроде бы и нечего было захватывать — датчане покинули ее еще несколько лет назад. В соответствии с нашими соглашениями, датское королевство построило Фредериксбург в 1720-ых годах, получив это место от шведов по Утрехтскому договору, а шведы заполучили его в 1697-ом по Рейсвейкскому договору от французов, которым уступили его в 1656-ом году голландцы, захватившие его у португальцев в 1630-ом. Изначально это был пост работорговли, как и все остальные торговые форты вдоль побережья, но в 1780-ом датчане упразднили рабство и впоследствии так и не нашли применения этому месту, за исключением вялой торговли пальмовым маслом. Они попытались продать крепость Британии где-то в 1850-ых годах, но британцы тоже в ней не нуждались, а кроме того считали, что крепость может находиться на либерийской территории. Так что датское правительство просто забросило крепость году эдак в 1860-ом: вывезло всё ценное и бросило остальное разрушаться.
— Но прошу прощения, герр граф, разве я не прав, считая, что здесь был бой в 1864-ом, хотя в крепости и не было гарнизона?
— Едва ли бой, даже не перестрелка — хотя, возможно, фрегаттенкапитан фон Суботич и хотел бы сделать вид, будто что-то такое произошло. Я исследовал вопрос в архивах Военного министерства со всей возможной тщательностью, даже изучил бортовой журнал «Эрцгерцога Леопольда», и кажется, что случившееся, довольно тривиально. В апреле 1864-го фрегат возвращался в Полу из научного плавания в южноамериканские моря. У побережья Бразилии «Эрцгерцог Леопольд» встретился с гамбургским судное, которое сообщил Суботичу, что Австрия и Пруссия находятся в состоянии войны с Данией, и сказал ему (совершенно ошибочно), что датская эскадра курсирует между западом Индии и побережьем Африки. Чтобы избежать её, Суботич пересёк Атлантику по направлению к западной Африке и поплыл на север, держась близко к берегу, чтобы оставаться неподалеку от нейтральных портов. Шестого мая он увидел датское торговое судно у мыса Пальмас и последовал за ним к Бунсвиллю, где обнаружил его пару дней спустя, загружающим бочки с пальмовым маслом для мыльной фабрики в Эсбьерге. Высадившийся десант захватил судно как трофей, позднее его отбуксировали в море и сожгли, поскольку было невозможно сопроводить его в Полу. Но перед тем как покинуть реку Бунс, Суботич послал десантную партию на берег, чтобы поднять австрийский флаг над Фредериксбургом, предъявив на него права именем императора Франца Иосифа.
Славец хохотнул.
— Да-да, похоже на старину Суботича: всегда предъявлять права на то да сё для дома Габсбургов. Он однажды даже предъявил права на Новую Зеландию, когда шел с Вюллерсторфом на борту «Новары». Если бы он оказался в танжерском борделе, то залез бы на крышу с флагом и предъявил бы на него австрийские права.
— Да, у фрегаттенкапитана Суботича, кажется, действительно была склонность предъявлять права на колонии. Помнится, он создал нам кучу проблем с Францией где-то в 1872-ом году, когда предъявил права на Мадагаскар. Но в нашем случае, похоже, требование было основано на чем-то слегка большем, чем порывистость капитана, поднимающего флаг над покинутым фортом работорговцев. Да, молодой человек, еще немного вина, пожалуйста. В любом случае, после предъявления требований на Фредериксбург, он перебрался через реку в Бунсвилль и заключил договор с местным владыкой, королем Хорасом Кристианом Голиафом, по которому тот передал австрийскому правительству все территориальные права на отрезок побережья от мыса Пальмас до реки Цесс — отрезок длиной примерно в сотню километров.
— Но имел ли этот Голиаф право его продавать?
Граф улыбнулся.
— Мой дорогой герр капитан, мое представление об этом деле таково, что за двадцать бутылок шнапса и мешок бус чернорожий мошенник продал бы Суботичу все африканское побережье от мыса Доброй Надежды до Гибралтара. Но какое это имеет значение? Я присутствовал в качестве младшего секретаря на Берлинской колониальной конференции в 1884-ом, и уверяю вас, многие территориальные требования в Африке, признанные этим собранием, были столь же безосновательны, как и это, или даже хуже. Португальцы, помнится, приехали на конференцию с требованиями на две трети африканской территории на основании давно исчезнувших иезуитских миссий и сказок о договорах, заключенных четыреста лет назад пресвитером Иоанном с Мономотапой . Удивительно не то, что они потеряли большую часть от своих притязаний, а скорее то, что сумели добиться признания такой значительной их части. Нет, дорогие господа, разница между другими европейскими странами и нами в том, что пока те посылали канонерки и солдат, дабы упрочить свои притязания в Западной Африке, Австрия мешкала и медлила. А в результате Британия, Франция и Германия — да даже Италия, можете в это поверить? — теперь имеют большие и прибыльные колонии в Африке, в то время как у нас ничего нет. Просто подумайте, что мы могли бы сделать, если бы проявили чуть больше решительности. Старый мошенник Леопольд Бельгийский — теперь один из богатейших людей в мире благодаря добыче каучука и алмазов в Конго. Неужели этого не могла бы добиться и Австрия — если бы не сидела у стенки в Берлине, глядя на остальных, как девушка на балу с оспинами на лице и плохими зубами, которую никогда не приглашают танцевать?
— И почему же, с вашей точки зрения, герр граф, мы не приняли в этом участия? — спросил корветтенкапитан Фештетич. — Мой отец в то время был дипломатом в нашем посольстве в Париже, и он обычно говорил, что если бы мы хотели, то могли бы получить свою долю — наша позиция была не слабее немецкой и куда лучше, чем у итальянцев и португальцев.
— Точно, герр капитан, очень точно. Нет, я бы сказал при всем уважении, что это произошло главным образом из-за нашего любимого императора. Вспомните, пожалуйста, что он потерял родного брата в мексиканском фиаско, когда того расстреляли республиканцы. Я уверен, этот опыт внушил ему недоверие к колониальным приключениям. К тому же у нас были собственные проблемы в начале 1880-х с Боснией-Герцеговиной и — при всем уважении к вам — постоянные неослабевающие ссоры с венгерскими партнерами.
Все энергично закивали, даже Фештетич.