— Это немцы сняли с постаментов и Обезглавленную Пречистую и ангела, кадящего Ей, ибо они видели, что народ начинает волноваться и по поводу обезглавленья, и по поводу крови на плече ангела, и немцы где-нибудь схоронили их!
И тотчас же уснул крепко Владек.
Но народ заволновался еще более. «Ясный Вирх» шумел, кричал, собирался в кучки.
— Если Чистая Дева и ангел ушли от нечестивых, уйдем и мы, — шумели здесь и там.
И все честные ушли из «Ясного Вирха». Одни немцы остались там. Разбрелись все хуторки по белу свету. Только Владек поселился у старого пчелинца Антося Чупры, в полутора верстах. Да Стась скитался по окрестностям в бумажной короне, а ночевал по-прежнему у заколоченного костела возле запертых дверей. И тогда подошло то страшное и кровавое, о чем давно уже догадывался Стась. И подошло нежданно и неотвратимо.
Услышал Владек ночью глухие и протяжные взрывы за лесом и выскочил из хаты вместе с дедом Антосем. И видели они, двадцать багровых факелов поднялось за лесом, там, где стоял «Ясный Вирх». И ухало там оглушительно, и скрежетало зубами и визжало страшно неведомое чудовище, и дымом и огнем взбрасывало к самому небу. А потом только тихие алые факелы остались в небе. И тлели долго.
И бежали люди какие-то по лесу, и перекликались свистом в предутреннем тумане. Дед Антось и Владек все стояли, цепенея, смотрели и слушали, и зябли. А на рассвете пришел Стась с синим огоньком в глубоких глазах, в бумажной короне, и спросил:
— Видел? Слышал? Сбылось все, что сердце мое чуяло. Не пощадил их Старый Отец. Всех, с первого и до последнего, предал уничтожению! И-и-я! Как гневался Старый Отец!
— Как это было? — спросил, пристукивая зубами, Владек.
— Тридцать их пришло ночью, приплыли, как птица-лунь по небу, — не услыхать! Не увидать! И каждый три бомбы бросил немцам! И-и-и!
— Партизаны? Солдаты? — пристукивая зубами, прошептал Владек. И синие огоньки затеплились и в его глазах.
Стась опустился на колени и крепко схватил обе руки Владека.
— Не знаю. Они! И-и-и! В лохмотья и мочалу рвал их тела Старый Отец и скрежетал громовым голосом! И-и-и! Как гневался!
— Так им и надо! — закричал вдруг Владек истошным голосом и, пав на колени, обнял Стася, и оба они заплакали горько. А Антось все вздыхал, покачивая старой трясущейся головой.
И, плача оба, те перешептывались.
Сказал Стась:
— Он их привел. Сам видел: Он! Тот, ангел кадящий. Я его сразу признал…
Он везде первым шел! Он! Он!
— Ангел? — спросил Владек.
— Ангел кадящий, — ответил Стась. — Тот самый! Когда они уходили, я подошел к нему и спросил: «Как зовут тебя, ангел?» Он поглядел на меня, а лицо у него такое строгое-строгое, бледное-бледное… как у умирающей девы…
— Ну? — шепотом поторопил Владек, все еще изнемогая от озноба.
— И он ответил мне: «Гавриил!» — плакал Стась…