— Где вы?.. Кофе стынет… Вечно приходится за вами гоняться…
Я потащил Клер в столовую, где нас поджидали мать с тетей.
— Что с тобой, Клер? — спросила тетка. — Ты снова надулась.
Я пустился в заранее подготовленные объяснения. Всех врачей якобы отзывали из отпуска и отправляли в Ливан. Мне хотели поручить сопровождать судно с беженцами.
— Я уеду завтра, но вернусь через… Ну, там будет видно… Во всяком случае, в скором времени.
Мать намазывала маслом бутерброд, глядя на хлеб.
— Ты едешь один?
Я не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над ней.
— Нет. С нами поедет медсестра. Так принято.
— Хорошо, — подытожила мать, — надеюсь, что на сей раз ты заранее сообщишь нам о своем приезде.
К моему великому изумлению и облегчению, на этом обмен колкостями закончился. Мать лишь добавила:
— В последнее воскресенье ты мог бы сходить с нами к обедне.
В данном пункте моей истории мне хочется попросить пощады. Зачем я рассказываю тебе все это, как будто последние часы, проведенные в Керрареке, заслуживают детального описания! Мы посетили службу. Все взгляды в церкви были прикованы ко мне. Затем мы пообедали. Затем я позвонил доктору Неделеку, чтобы попросить его наблюдать за Фушаром, а также приглядывать за Клер. Затем я спросил себя, не следует ли оставить матери более недвусмысленное письмо? Нет, не стоит. Позже, когда мое столь неопределенное будущее начнет проясняться, мне предстоит известить ее о своих намерениях.
В связи с этим я хочу вернуться назад, чтобы сообщить тебе одну любопытную деталь. Моя мать с виду такая набожная… я полагал, что она причащается каждое воскресенье, как заведено у людей с чистой совестью. Ничего подобного… Ни она, ни ее сестра, ни Клер не ходили к мессе. Мои домашние, уткнувшись в требники, твердили молитвы, но вдали от Бога. Затем…
Хватит изводить тебя всяческими «затем». Отмечу только, что я совершил долгую прогулку в лодке, прощаясь с болотом. Я был рассеянным, но не терял бдительности. Я плыл в зарослях камыша, с грустью внимая бесчисленным звукам, доносившимся из береговых зарослей, и в то же время остерегался, как будто рисковал пойти ко дну на каждом изгибе очередного рукава. Ведь мой отец уже… Если бы я не робел, то позвал бы его. Больше всего меня удручало то, что отец не был, в некотором смысле, ни живым, ни мертвым. Он как в воду канул. Возможно, мне следовало продолжать поиски, а не бежать с этой женщиной, его бывшей… Ах! Последние часы были мучительными.
Короче. Ужин. У всех — похоронный вид; вечерние поцелуи — я долго целовал мою милую Клер, которой так тяжело будет переносить мое отсутствие, и, наконец, моя комната, где я закрылся на ключ. Уф! Теперь, как говорится, можно перевести дух. Будильник заведен на семь утра. Чемодан собран. Дезертир готов к бегству.
Наутро, в половине восьмого, я выскочил из дома. Длинная аллея, тянувшаяся до самой дороги, тонула в тумане. Каждый шаг давался с трудом, настолько сильным было чувство, что я совершаю не только глупость, но и подлость. Чтобы немного приободриться, я принялся вспоминать письмо отца. «Это безумная любовь, мой дорогой сын. Однако любовь всегда безумна. И раз, на радость или горе, мне выпала честь снова потерять голову, я решил уехать… Главное — оказаться в другом месте». И последняя фраза, похожая на припев: «Есть такие же старые дома; их фотографируют туристы, не подозревая, насколько холодно и темно внутри».
И вот настал мой черед уйти. Отец обогнал меня в тумане. К какому же горизонту мы стремились?
Я выбрался на дорогу. Вообще-то с таким же успехом можно было подождать Ингрид на развилке. Но, безусловно, чтобы соблюсти приличия, лучше было прийти на автобусную остановку порознь.
В кафе сидели лишь двое рыбаков, болтавших с хозяином. Он видел меня впервые и подал кофе с рассеянным видом. Было полдевятого. Я закурил. Легко ругать табак, но не стоит забывать, что он приходит тебе на выручку, когда чувствуешь себя пустым, как засохшее дерево.
Первые четверть часа тянулись еле-еле, но в конце концов стрелки показали без четверти девять. Ингрид должна была вот-вот подойти. Я курил одну сигарету за другой, и мои руки взмокли. Без десяти девять я вышел на улицу.
— Не волнуйтесь, — сказал хозяин. — В понедельник автобус никогда не опаздывает.