Матушка поджидала нас.
— Как она себя вела? — спросила она.
— Превосходно.
Она повернулась к Клер.
— Ступай наверх… Не забудь почистить зубы.
Она положила вязание, сняла очки.
— С ней ни о чем нельзя забывать. Попробуй, не скажи ей, чтобы она умылась, приняла душ… Хотя все это должно делаться инстинктивно.
— Кто подарил ей каноэ, которое я сейчас видел?
— Ну конечно отец. Разве можно делать такие подарки? Да к тому же такая лодка стоит дорого. Но он вечно твердил: «Хочу, чтобы она чувствовала себя свободной!» И упрекал меня и тетю в том, что мы ее отупляем. Он употреблял именно это слово. Отупляем! Да если дать ему волю, он бы сделал из нее какую-то цыганку.
— А что, тетя уже легла?
— Нет. Она пошла наверх вместе с Клер. Немного приберется и спустится.
Дверь в гостиную открылась. Появилась тетушка.
— Дени, не мог бы ты подняться к сестре. Она хочет, чтобы ее поцеловали на ночь. Она всегда этого требует.
— Сейчас иду.
Не без труда я поднялся по лестнице. Я и впрямь здорово устал. Глаза у Клер были закрыты. Она уже спала. Я склонился над ней.
— Спокойной ночи… Это я, Дени.
Она пробормотала сонным голоском:
— …покойной ночи, папа.
Я постарался очень подробно пересказать тебе этот день. Ручаюсь за точность диалогов. Что же касается атмосферы, с этим сложнее. Но теперь ты знаешь достаточно, чтобы понять мою обеспокоенность. Я не психиатр, но все же различил в поведении Клер кое-какие симптомы шизофрении. Исчезновение отца еще больше усложняло ситуацию.
Я долго расхаживал по своей комнате — кстати, вновь оказавшись в ней, я не испытал ни радости, ни печали. Сказать по правде, она показалась мне совсем чужой. Главное сейчас — это избрать себе линию поведения. Возможно, мне поможет старый доктор Неделек. Я подумал также о дяде Юбере, брате моего отца. А что, если он сумеет мне объяснить, что творится в Керрареке? Я еще расскажу тебе о нем подробнее, ведь скоро он займет свое место в этой истории, но пока я просто спрашивал себя, писал ли ему отец о причинах своего отъезда. Я усматривал связь между смятением, охватившим Клер, и таинственным исчезновением моего отца. Спать я лег незадолго до полуночи, вконец измотанный.
Наутро, взяв наш мопед (отец пользовался им для ближних поездок), я отправился в Эрбиньяк к доктору Неделеку. Мне придется кое-что порассказать тебе и о нем, и о его доме, чтобы твое описание было более убедительным. Ему, наверное, около шестидесяти восьми лет. Очень прямой, зимой и летом носит твидовый пиджак, бриджи для верховой езды и сапоги из кожи или парусины, всегда ходит с непокрытой головой; волосы у него белые как снег, а глаза словно незабудки.
Лабриер он знал не хуже, чем хороший садовник свой сад, или, если хотите, священник свою паству. Он распахнул мне объятия и усадил рядом с собой на скамью в тени огромной морской сосны, развесившей над нами свои разлапистые ветви и иглы. Не буду пересказывать начало нашего разговора… его удивление, радость встречи… Все это понятно без слов. Так же, как и его расспросы о Вьетнаме, Таиланде, беженцах, лагерях… Он и так много читал и был прекрасно осведомлен, но все же мой рассказ потряс его.